— Ах, папа-сан!.. Разве можно писать серьезные деловые бумаги подвыпивши? — сказала она с веселым неодобрением. — Здесь же ни слова правды! Все показание составлено настолько смешно и, прости меня, глупо, что следователь все равно не поверит. И потом, кроме моих друзей, вы оклеветали еще десятки людей, которых я не знаю даже по именам. Они, вероятно, просто придуманы вами под влиянием подогретого сакэ и шутливого настроения!.. Рукопись надо послать в редакцию юмористического журнала, а не следователю.

Она звонко расхохоталась. Имада, раздраженный ее насмешками, с угрозой спросил:

— Ты что же… отказываешься подписать?

— Я же не пила с вами сакэ, — ответила она, продолжая смеяться.

Он окончательно рассвирепел.

— Ты еще смеешь грубить! Хочешь довести больного отца до разрыва сердца? — воскликнул он гневно-жалобным тоном не вполне трезвого человека. — Ты думаешь, что мое положение спасет тебя от суда? Японское правосудие не будет с тобой считаться! Если ты не подпишешь эту бумагу, тебя посадят на всю жизнь в тюрьму или задавят горлодавилкой, как соучастницу террористов. Покушение на барона Окуру — не пустяки. Смеяться тут нечего.

Но Сумиэ уже не смеялась. Угрозы отца и его лицемерные ссылки на правосудие вызвали в девушке чувство такого протеста, такой глубокой, острой брезгливости, что она не смогла себя перебороть, она уже не хотела ни притворяться, ни лгать.

— Я лучше умру… как мама-сан, но бумагу не подпишу! В ней нет правды. Ни одной строчки. Это черная, подлая клевета на невинных людей!

Имада с неожиданным хладнокровием ответил:

— Не хочешь?… Суешь голову в пасть акулы?… А кто тебя будет спасать потом?… Тьфу! — он плюнул и, спрятав бумагу за пазуху кимоно, ушел в свою комнату.

В тот вечер, как и в последующие дни, Сумиэ пролила много слез, подавленная своим бессилием.

Решение похитить у отца документы, разоблачавшие провокационные действия полиции и фашистов, возникло у девушки неожиданно. Случайно она подсмотрела, где ее отец хранит ключ от домашнего сейфа с секретными бумагами. Среди них она нашла материалы, целиком относящиеся к ее делу. Она спрятала тонкую папку на животе, под складками оби и кимоно, и, пользуясь тем, что наблюдение за ней в последнее время было ослаблено, надела пальто и туфли и незаметно прошла через сад на улицу. Здесь она села в такси и поехала на квартиру профессора Таками.

Старик был дома. Он разговаривал с двумя молодыми людьми, одетыми в черные студенческие куртки с блестящими пуговицами. Одного из них Сумиэ знала. Живой, веселый студент, по имени Като, слегка хромавший на левую ногу, заходил прежде в «Общество изучения Запада», принося для рабочего журнала «Тоицу» стихи и рассказы. При неожиданном появлении Сумиэ, которая ему очень нравилась, худое лицо студента покрылось краской смущения. Его товарищ, лохматый, серьезный юноша с пристальным, близоруким взглядом, остался невозмутимым. Не поднимаясь с татами, он поздоровался с девушкой наклоном корпуса в ее сторону и продолжал записывать на листочках блокнота указания профессора о. методах предвыборной агитации в рабочих районах. Хмурого этого парня Сумиэ тоже встречала в издательстве, но фамилии не помнила. Профессор Таками встретил девушку с радостным изумлением.