— Какой из тебя мальчик? Это я маху дал, заработался, видишь ли, до потери зоркости. Ты даже не девочка, а уже настоящая барышня. Тут понятно, что тебе четырнадцать. Расти, Шурочка, хорошéй! Не иначе, красавица из тебя получится.

Саша порозовела от удовольствия и смущения, но тут же осудила себя — разве это сейчас уместно? Она пылко воскликнула:

— Дядя Север, это второстепенное. А главное то, чтоб я не пассивно существовала. Мне бы работу. Революционную!

Она вовсе не страдала от отсутствия революционной работы, в последнее время вообще как-то не до нее было, но Север своими убедительными речами возродил в ней былой политический порыв.

— Вся работа в школе — революционная. Ты образованная — не растеряла дорогой гимназических знаний? Подучи. А там, в школе — разные люди собираются, их не по знаниям, а большей частью по возрасту по группам определяют. Помоги. И в идеологическом отношении. Не все понимают смысла образования, его значения. Или думают: жизни вокруг мне видеть ни к чему, для общества ничего делать не надо, я учусь — и молодца! Главное, — продолжал говорить Север, зацепившись в то же время вниманием за какую-то бумажку на столе, — создать монолитный коллектив молодых сознательных, активных членов нового общества.

И, дочитав бумагу, поинтересовался:

— Документы, говоришь, у тебя пропали? Так я же тебя знаю. Выпишут по моей записке и метрику, и направление в школу. Подскажи, какого ты года?

— Тысяча девятьсот четвертого, восемнадцатого марта.

— Поздравляю с давно прошедшим днем рождения. Та-а-к, Александра… Отчество как?

— Викторовна, — машинально произнесла Саша, готовясь к следующему вопросу. Вся напряглась… Сейчас.

— Фамилия твоя?

— Шаховская! — вскинулась Саша и сердце застучало. А вдруг он знает и помнит про Курнакову?

— Звучная фамилия! Ну, все, живи-поживай у дяди, ходи в школу, приноси пятерки. Отметки, правда, отменили. Но это временно, по моему… Погорячились. До свидания, Шурочка! Помнишь друзей? Танюшку, Ваньку? Полюшку? Они в Москве, я говорил уж тебе… А тебе на-ка вот, адрес мой и телефон. Дома я почти никогда не бываю, но все же поймать можно. А с Олюшкой, женой моей, вы скоро сойдетесь, она у меня, такого же… воспитания, что и ты … образованная. Ну, давай лапку, родственнику — привет.

…Да, так оно и было. Саша открыла глаза. Стоять, прислонившись к уже теплой от ее тела стене было не очень страшно, но оторваться от нее она не решалась. Очень захотелось, чтобы рядом оказался Виконт. Она знала себя — страх улетучился бы мгновенно. Она даже любила в его присутствии представлять всякие ужасы — от этого становилось особенно уютно. Но сейчас его поблизости нет, кроме того, она плохо понимает, где находится, хотя, вон те двери кажутся знакомыми… Саша смотрела на эти двери, прикидывая, где она уже с ними встречалась, пока из них не вышел с грязным мусорным ведром сосед, побитый в сестринском подъезде. И тогда к Александрин вернулось чувство юмора. Она представила, чтó должны были подумать соседи, увидев из окон ее, зажмурившуюся, битый час стоящую напротив дома, в котором живет. «Молодец, что тут скажешь? Молодец!» — как выражается Виконт.