— Значит, Ганс Вульф уже не тот?

— Не тот, товарищ майор…

— А-а, в том-то и дело! Это тоже наша победа, при этом величайшая! Ведь фашизм — это, прежде всего, обвал нравственности, обвал, под которым гибнет совесть и люди звереют, превращаются в грабителей и убийц… Ну собирайся! О лейтенанте Алешкине ты обязательно напиши…

* * *

Бои начались на третий день рано утром. Впереди, там, где располагалась оборона противника, образовался клубок огня, дыма и пыли. И там, в этом клубке, непрерывно ухало и взрывалось. И клубок этот ширился, раздувался во все стороны. И не лопался в своей оболочке, а все разбухал и разбухал.

Я сунулся на КП к майору Кутузову:

— Скажите, пожалуйста, кто первым?..

— Первым? А-а, это ты, — узнал он меня. — Твой бывший командир, лейтенант Алешкин.

— А еще? — Мне нужны были факты.

Кутузов послал меня к черту. Но тут же остыл:

— Кто еще первым, говоришь? Про то ты спроси у своего приятеля лейтенанта Лютова, он у меня действует в первом батальоне.

Командиру полка кто-то звонил. Кутузов взял трубку.

— Я самый! — закричал он в трубку. — Сейчас пришлю комсорга. Он вас враз поднимет. Ну?.. Дети, говоришь? С фаустпатронами? Возьми левее и жми дальше. — Кутузов положил трубку. — Ты куда? — спросил он меня. — Где комсорг? — окликнул майор своего ординарца, молоденького солдата, глазевшего в бинокль на поле боя.

— Да там же, — махнул рукой ординарец.

— А парторг?

— Тоже там, товарищ майор.

— Ах, наколбасит этот Алешкин.

— Да почему же? — спросил я у Кутузова.

— А-а, как будто не знаешь! Я бы и сам пооторвал всем головы в его положении. — Кутузов опять обратился ко мне: — Ты, значит, туда? — кивнул на шедшие в атаку батальоны.

— Да, в роту лейтенанта Алешкина.