— Фрау! — процедил сквозь зубы капитан. — А ну за мной!

Во дворе солдаты пробовали ломиками снять железную дверь с подвала, но дверь не поддавалась. Нейман растолкал солдат, приказал фрау Энке звать Густава, чтобы он вышел из подвала на ее зов.

— Густав, это я, твоя мама! — позвала фрау Энке.

Из-за двери послышалось пение «Интернационала».

— Прекратить! — потребовал Нейман. — Я могу пощадить, если ты выйдешь добровольно.

— Вы палачи! Вам нет места на земле! — кричал и барабанил в дверь из подвала Крайцер. — «Смело, товарищи, в ногу… Духом окрепнем в борьбе», — запел Густав.

— Зови же! — Нейман тряс фрау Энке, бил ее головой о дверь. — Это ты его тут прятала, седая!..

— Сынок, Густав, ты честный немец! Густав, не выходи, они убьют тебя! — изо всех сил прокричала фрау Энке.

— Мама! Я сейчас, мама, потерпи малость…

— Сынок, там есть подземный выход… Густав…

Нейман с размаху ударил ногой фрау Энке в живот, и она присела, скрючившись, с тяжким продыхом произнесла:

— Сынок, меня бьют, я умираю…

— Ломайте дверь! — Нейман набросился на солдат: — Рушьте, черт побрал бы! — Он начал сам бить ломиком.

В подвале раздался взрыв, дверь отлетела, сшибла с ног Неймана, отбросила от подвала. Он схватился за правое плечо — оно было все в крови. Но Нейман все же поднялся, потребовал к себе Адема. Сквозь адский шум в голове расслышал:

— Убежал твой Адем… Ищи своего Адема на его вилле.

— А Крайцер?

— Вышел к маме своей. Видно, не стерпел ее муки. Мы его прикончили…

6

Укрытая теплым шерстяным платком, Гретхен все никак не могла согреться. По стенам пивного зала шастали кроваво-багровые отсветы: снаряды рвались где-то вблизи, а может, даже во дворе. Но озноб проходил по всему телу не от грохота канонады, не оттого, что вздрагивал, покачивался пол, позвякивали в окнах стекла, а оттого, что она видела на глухих простенках надписи, сделанные рукой Теодора: «Мы победим — с нами бог!», «Мы бешеные».

«Бешеные… бешеные… Иохим, я бешеная, и ты бешеный! — куталась она в плед, не соображая, что же ей теперь делать. Как быть с детьми, они тоже не понимают, что происходит. А если сейчас откроется дверь и войдут русские с автоматами? Боже мой, ведь я ничего худого не сделала русским! Ну, держала девок… Так это же поощрялось и правительством, и полицией, и начальством лагерей. И потом, все это обычное дело — они работали, а я кормила их… Шустрых малость сдерживала, плеткой пугала, а иной на руки цепочку надевала».