— Иохим, мне страшно, холодно! — Она закрыла лицо руками, чтобы не видеть детей и эту надпись: «Мы бешеные».

Скрипнула дверь, кто-то вошел в зал. Ей не хотелось открывать глаза, что будет, то будет.

— Гретхен, кружку пива!

Голос Иохима. Гретхен поднялась. Иохим сидел за столом, на левом плече его алело кровавое пятно.

— Гретхен, встань к стенке! Вот сюда, — показал Нейман на простенок и взял в руки пистолет. — Приползут змеи, скорпионы. Они зальют тебе глаза ядом. Так лучше же умереть!..

— Иохим, я тебя поняла. Я сама об этом думала. Уже приготовила ампулы.

Отсветы от разрывов снарядов полыхали по всем стенкам бирштубе. Мальчик и девочка прятали глаза ручонками, то зарывались напомаженными, причесанными головками в одежды Гретхен, уже стоявшей у простенка, под портретом Гитлера, слегка улыбающегося и заложившего за борт френча руку. На полу валялась брошенная Нейманом дудочка, играя в бликах серебряной отделкой.

— И ты, дудочка, прощай! — кивнул Нейман на залитую бликом отсвета дудочку.

Гудение боя вдруг приостановилось, в пивном зале воцарилась тишина. Нейман слышал, как Гретхен надламывала «носики» у ампул, как при этом предупреждала мальчика и девочку, что следует пошире раскрыть ротик, втянуть в себя вкусненькое. И тогда никакой шум-гром не помешает «крепенько уснуть»…

— Иохим! — вскрикнула Гретхен.

— Ну? — отозвался Нейман.

— Может, нас и не тронут? Ведь лично я не убивала. В бирштубе я держала всего десять русских… Трое сами умерли, двое сбежали, а пятерых я вернула в лагерь… под расписку. Ты, наверное, преувеличиваешь наше положение. Может, деньгами урегулируем? Да и золото твое цело…

— Глупость болтаешь! — Он взял пистолет, покрутил его в руках. — Гретхен, а может, я им еще нужен? Жди меня, я побегу. Я им нужен, нужен! Они собрались на вилле Адема. — С этими словами он выбежал на улицу и вскоре скрылся в лесу.

* * *

Нейман шел напрямик, через горевший лес. Сильно пекло в спину, но огонь меньше подгонял, чем приближающаяся с каждым часом пальба, выстрелы орудий, разрывы снарядов. По всей горловине, выходящей к заливу, — и на дорогах, и на просеках, и на полянах — виделась беготня военных и цивильных. Лежали опрокинутые грузовики, раздавленные машинами телеги, изорванные перины, курящиеся пухом, как снежными вихрями…

Наконец потянулся сплошной лес. Запахло морем. Нейман вскоре понял: ненароком вторгся в пределы «тайной Германии», сплошь нашпигованной секретными объектами, подземными заводами, укрытыми лесом железными дорогами, бетонными укреплениями, но теперь уже в большинстве разрушенными подразделениями секретной службы, чтобы не досталось русским в качестве обвинения… Нейман взял чуть влево, напоролся на разлив воды, полностью забитый погибшими людьми. Вспомнились слова Теодора: «О тайной Германии никто не должен знать! Языки на замок — или пуля в лоб!» Среди расстрелянных, утопленных по одеждам он опознал и немцев… Он с тревогой подумал: «Не сбросили ли сюда русские десант? Не их ли это дело?» И шарахнулся правее, круто взял к лесу, видневшемуся темной грядой за поселком, раскинувшимся на равнине, вдоль шоссейки.