— Ты имеешь в виду этого майора?

— Да, его. Это — он. Я не могла ошибиться. Но никакой это не майор и вообще не советский офицер.

— А кто же в таком случае?

— Не знаю, не знаю, Маечка, только человек он плохой и опасный.

И она рассказала младшей сестре все, что знала об этом загадочном майоре.

В Костополь, где прошли девичьи годы Лидии, приезжали на военные учения части польской армии: пехотинцы, саперы, но чаще всего бравые кавалеристы — уланы. Они особенно пленили воображение юной красавицы и своим внешним видом, и бодрым маршем, под звуки которого появлялись на улицах города, и, главное, лихими скакунами, на которых так и хотелось понестись в неизвестную, бескрайнюю даль.

Ведь никто из местных парней и девчат не мог так умело ездить верхом, как дочь почтового служащего Ивана Демчинского. А кто лучше ее катался на коньках, ходил на лыжах, прыгал, плавал, нырял? А танцы? Ну-ка, кто посоревнуется с ней в плавном головокружительном вальсе, в бравом краковяке и веселой мазурке? А еще когда рядом симпатичный улан!

Но не только среди улан были красавцы и удалые плясуны. Часто в городской клуб заходил один поручик пограничной службы. Он был вежливый, деликатный и своими утонченными манерами привлекал внимание местных девушек. Его же больше всех интересовала семнадцатилетняя Лидия Демчинская, и он всегда избирал ее своей дамой вечера.

Лиде было весело с Адамом (так называли поручика). Молодая, бесшабашная девчонка, она не понимала, что кроется за ласковой улыбкой и какими делами тот занимается в перерывах между танцами.

Адам служил в карательном отряде так называемого КОПа — корпуса охраны пограничья, молодчики которого налетали на украинские села и истребляли все, что попадало под руки. Специальная служба КОПа — «двуйка» — занималась еще более грязными делами: вела борьбу с так называемыми неблагонадежными элементами. «Двуйка» была сформирована из вымуштрованных головорезов. Они шныряли по селам непокорного Полесья, сжигали дома и мучили людей, оставляя их без пищи, без постели, без одежды, без крыши над головой.

А после этих процедур, имевших громкое название «пацификация», пилсудские молодчики любили развлекаться. Таким был и этот вежливый поручик, который осторожно, как хрупкий цветок, поддерживал ее во время танца.

Лида и не подозревала, что этими же руками он истреблял, сжигал, бил, пытал людей.

Когда же от отца узнала об этом, когда впервые в жизни поняла, что на свете, кроме добра, существует и зло, способное маскироваться под сладкими фразами, — он ей стал противным, этот прилизанный поручик; она возненавидела его и уже никогда больше не отвечала согласием на его упорные приглашения к танцу. А когда видела, как он с другими выплясывает краковяк, ей казалось, что он и здесь осуществляет «пацификацию» — выливает в муку нефть, распарывает подушки, бьет окна. А в звуках оркестра слышался ей жалобный плач детей и женщин.