Могадишо вряд ли бы выиграл приз как самое безопасное место в мире, но экспат, возглавлявший нашу охрану, оптимистично заявил, что «Старый Мог возвращается. Мой строительный бизнес процветает. Скоро это место станет лучшим городом мира. Те брошенные, разрушенные дома на берегу будут стоить миллионы. Сейчас можете за бесценок купить. Увидите. Скоро тут построят МакДак, KFC, и русские шлюхи подвалят».

Представитель Африканского союза, от которого исходили военные, призванные очистить страну от джихадистов, сообщил мне, что два из основных рынков Мога снова открылись, люди «рекой текли» обратно в свои дома, снова вымащивались дороги, перестраивались дома, город «переживал возрождение». Премьер-министр подвел итоги: после 20 лет борьбы военных, пиратов, местных экстремистов и религиозных фанатиков «Сомали сыт по горло».

Но оставшаяся часть страны не контролировалась правительством или Африканским союзом; она была охвачена беззаконием, и 7 миллионов людей голодали. Их единственная альтернатива, состоявшая в том, чтобы проделать длинный, трудный и опасный путь до лагерей беженцев на границе с Кенией, не была осуществима, поскольку эти лагеря уже были переполнены до 500 %, а процесс получения еды стал невероятно коррумпированным. И все же, несмотря на это, угаснувшая экономика медленно, но верно возвращалась к жизни, поскольку скитающиеся мусульманские пастухи продавали сотни тысяч голов овец и козлов в северных скотоводческих рынках, из которых смелые ливанские и саудовские торговцы переправляли это ценное халяльное мясо в Мекку, дабы накормить ежегодные 2 миллиона иностранных паломников.

Из Сомали я в одиночестве полетел в Джубу, столицу Южного Судана. Эндрю становился все более странным, погружаясь в паранойю. Он заявлял, что, вопреки нашему соглашению, он не поедет со мной в Южный Судан, а отправится в Кению для «безопасного» туристического сафари с проводником. Когда я спросил его, в чем его проблема, он разбушевался, настаивая на том, что с ним все в порядке, и отказался говорить что-то еще. У меня не было идей по поводу того, чем вызвано его нетипичное поведение, но что-то, очевидно, пошло не так. Он согласился, хотя и с неохотой, встретиться со мной в Кампале, столице Уганды, через десять дней, чтобы начать долгое путешествие через набитую партизанами страну.

Южный Судан тогда переживал последние деньки эйфории, последовавшей за приобретением независимости, произошедшим за 6 месяцев до этого, – и скоро страна должна была неизбежно столкнуться с реальностью и наследием прошлого. Куда бы я ни посмотрел, я видел футболки и надписи, прославляющие свободу и восторг независимостью, но я не видел каких-то уверенных признаков восстановления или развития. Каждый рекламный щит был связан с независимостью, начиная с провозглашения того, что свобода – значит иметь мобильный телефон, и заканчивая заявлением: «Мы говорим «нет» насилию по отношению к женщинам в нашей теперь независимой стране», – но только женщины трудились на жаре. Я был шокирован, когда узнал, что количество девочек-подростков в Судане, погибших во время родов, превосходит количество тех, кто пытается окончить начальную школу!