Почти каждый житель Южного Судана, с которым мне довелось поговорить, был очарован тем, что живет теперь в собственном государстве после 57 лет тошнотворной гражданской войны (был мирный перерыв в период 1972–1982 годов); что теперь есть «избранный народом президент», генерал-лейтенант, носивший ковбойскую шляпу, которому удалось довести войну до освобождения от гнета; тем, что наконец есть собственное правительство, которое о них позаботится (чего никогда не делало арабское/мусульманское правительство из Хартума), в стране, в которой теперь можно свободно говорить, собираться с друзьями, не опасаясь тайной полиции, и идти к своей мечте. У них были надежда, амбиции и нефть, но они были настолько темными и необразованными, и у них было столько регионов, не субсидируемых Хартумом и почти полностью разрушенных борьбой за свободу… Эксперты полагали, что самый оптимистичный сценарий превращения Южного Судана в полностью функционирующее и самостоятельное государство займет не менее 12 лет – и то только при условии, что все будет идти хорошо, что Судан не атакует страну, что Хартум позволит использовать свои трубопроводы для экспортирования своей нефти в зарубежные страны и что древняя вражда между народами Южного Судана не перерастет в войну. Самая молодая нация была одним большим «если».

Все еще оставался ряд нерешенных проблем, большое количество из которых было недосягаемыми ожиданиями людей, появившимися вместе с независимостью. Я встречал ветеранов войны, инвалидов без руки или ноги, с гордостью – а иногда злостью – показывавших мне удостоверения личности из Народно-освободительной армии Судана, выражая недовольство высокими ценами, массовой безработицей и медленными темпами восстановления и развития нефтепромышленности. Один из них заставил меня убрать камеру, когда увидел, что я фотографирую ветхий открытый рынок, поскольку ему было за него стыдно: «Вернитесь через два года, и вы увидите здесь процветающий город…»

Самым ярким примером подобных раздутых ожиданий для меня стал второкурсник, которого я повстречал, выйдя из самолета, – он помогал мне найти комнату во втором отеле. Я попросил его организовать ужин на следующий вечер – безвкусный фуршет из риса, картофельных чипсов, макаронных рожек и щуплой курицы, все без единого овоща и по цене в три раза большей, чем в большинстве стран Восточной Африки. Он уверенно заявлял мне, что по окончании трехлетнего образования он ждет зарплату в 300 000 южносуданских фунтов в месяц, что равноценно миллиону долларов в год! Я спорил с ним, говорил, что он чокнутый, напомнил, что более 60 % граждан этой страны живут менее чем на два доллара в день, что даже дерущие втридорога таксисты, работающие по 7 дней в неделю, зарабатывают всего 200 долларов в месяц. Но он настаивал, что прав. И он специализировался на экономике.