Но за последнюю неделю это единственная радость. Все это время я только и делаю, что кляну судьбу. Судите сами: ни с того ни с сего я стал госохотинспектором. Правда, на общественных началах и только на один сезон, но все равно это значит – самому не пострелять и поссориться кое с кем из друзей. Шерстнев так и сказал:

– Твое дело – следить за нормами и правилами отстрела. Бить можно только селезней и не больше пяти в день. Если что – штрафуй или отбирай ружье!

Хорошенькое дело – отбирай. Кто его добром отдаст-то? Ну а если и сшиб утку, что ее – выбрасывать?! Я и сам не раз мазал: не такое уж легкое дело попасть в селезня. Птица-то к нам попадает стеганая. Сколько по ней стреляли, пока летела с южных озер! Волей-неволей и хитрить научишься. Селезень – тот идет на бреющем полете да еще с какими-то рывками и нырками. А утка тянет по прямой – вот и попадает под выстрел. Хороший охотник всегда спешит эту утку ощипать – и в котел. Тут главное – закопать перья. А что в котле, утка или селезень, не определит ни один инспектор.

Да-а-а, на этот раз утятинки мне не попробовать. До чего же хитер этот Шерстнев! Знал, дьявол, чем взять. Два года прошу похлопотать за меня в милиции: уж очень хочется иметь карабин; но без разрешения председателя Общества охотников нарезное оружие не продают. А тут вдруг вызвал и говорит:

– Два инспектора ушли на пенсию. Третий заболел. Узнают браконьеры – обнаглеют. Одним словом, считай, что тебе повезло: поработаешь инспектором – получай карабин. Тебе какой, «Лось» или «Барс»?

– Лучше, конечно, «Лось», – буркнул я, понимая, что отныне придется охотиться одному. Но, желая «продать» себя подороже, решительно добавил: – Только с оптикой!

– Вот и ладно! – потирая руки, крякнул Шерстнев. – Завтра же отвезу к Парменычу. Участок спокойный, егерь он старый, опытный – таких на всю область раз-два и обчелся. Не робей, Андрюха! Походишь с ним, войдешь во вкус – благодарить будешь! – заметив мою кислую мину, подчеркнуто бодро сказал Шерстнев. И как бы между прочим закончил: – Опять же оптические прицелы на дороге не валяются…

Так я оказался в «дюральке» Шерстнева. «Ничего, – думал я, засыпая, – поброжу месячишко, малость поругаюсь, зато карабин мой…» И вдруг над самым ухом бабахнул выстрел!

– Черт, промазал! – крякнул Шерстнев.

– Что? В кого?

– Селезень летел. На ужин бы…

Я вылез из-под тента и ахнул! Всё – и берега, и деревья, и лодка – белым-бело! Пока я дремал, выпал снег. Да и подморозило изрядно.

– Все, приехали, – сказал Шерстнев. – Хорошо, что Парменыч дома.