Тот поерзал, похмыкал и, видимо, сдавая позиции в давнем споре, сказал:

– Оно, конечно… если браконьер злостный. А так… не станешь же из-за утки под суд отдавать.

– Ерофей начинал с утки, а встретил меня – шарахнул не задумываясь! Так-то вот! – трахнул по столу Парменыч. – Ты, Андрюха, Шерстнева не слушай. Мужик он хороший, но уж больно жалостливый. А при его должности надо… В общем, если хочешь стать настоящим инспектором, всякую там жалость и приятельность выбрось из сердца вон. Ты ведь кого защищаешь? Тварь бессловесную, меньшого брата. Она же никакого худа не делает, а мы ее в кровь! Опять же надо подумать, что останется после нас. Прикинь-ка, кто будет высиживать яйца, если разрешим охоту на уток… Поблагодарят нас внуки? Дурачье, скажут, были наши деды; не было человека, который бы дал им по рукам, вот и распустились! Ты, Андрюха, будешь этим человеком! – торжественно закончил он.

Вдруг Парменыч соскочил с топчана:

– Ах ты господи! Вот беда-то! Ввел ты меня в грех, Шерстнев. Сколько раз давал зарок не спорить с тобой, а тут разболтался… Трезорка! Трезорушка! Ну что ты? Ну что с тобой? Я сейчас. Я мигом!

Парменыч бросился к сундуку, выхватил коробку со склянками, но никак не мог найти нужную. А Трезор как-то странно вытянулся, вывалил язык и мелко-мелко дрожал. Наконец Парменыч нашел пузатый флакон и прямо из него плеснул Трезору в пасть. Тот сразу обмяк, свернулся в комок, длинно, со всхлипом вздохнул и сразу уснул.

– Вот беда-то! – сокрушался Парменыч. – Прицепилась болячка и житья не дает.

– А что с ним? – спросил Шерстнев.

– Кабы знал доподлинно… А то ведь все по-разному. Эх, да что там, все под богом ходим! А жить-то ох как хочется! Всем – и зверю и человеку.

Парменыч горестно примостился на краешек топчана. А Шерстнев покряхтел, повозился и с уже знакомой подчеркнуто бодрой интонацией сказал:

– Будем считать, что повестка дня исчерпана. Матрос ушел на охоту, Трезорка спит, пора и нам на боковую. Тем более что утром надо успеть на катер. Моторку я оставляю, так что подбросите до пристани – и будьте здоровы!

* * *

С восходом солнца мы уже сидели в лодке. Отвезли на пристань Шерстнева и понеслись в сторону Степанова болота.

– Озеро проскочим, – гудел Парменыч, – Ёршугой пойдем. Только вот больно тихо. Не нравится мне. Ветерок бы…

– Ну да! Чтобы перевернуло? – возмутился я.

Вдруг лодка закрутилась, заметалась. Куда ни сунься – лед.

– Что я говорил?! Намерзло за ночь-то. Ветерок бы…

– А может, попробуем? Потихоньку. Лед вроде не очень толстый.

– Оно, конечно, можно, – поскреб затылок Парменыч. – Только бы лодку не пропороть. Тонуть-то вместе с ней… Ладно, давай-ка на корму. Вот. Ледокол что надо. «Челюскиным» назовем? Ну, лошадушки, сколько вас в моторе-то? Двадцать? Н-но!