– Это наш лазутчик в турецком лагере. Благодаря ему и я, и Штаремберг знаем, что задумывает Кара-Мустафа. Через него я поддерживаю связь с осажденной Веной.

– Просто невероятно! А он, случаем, не обманывает вас?

– И у меня сначала возникло такое подозрение. Однако я очень скоро убедился, что это наш преданный друг… Не знаю почему, но он люто ненавидит Кара-Мустафу. Этим чувством полно все его существо…

– Как его зовут?

– Кульчицкий.

– Судя по фамилии, он поляк?

– Возможно, ваше величество. Впрочем, сейчас вы сами спросите у него. – И Карл Лотарингский поднял звонок. На его мелодичный звук в шатер явился адъютант. – Пригласите Кульчицкого!

Долго ждать не пришлось. Вошел молодой стройный офицер в мундире австрийской армии.

Увидев Собеского, он на мгновение остановился, словно решая, как ему вести себя в присутствии короля, а затем твердым шагом, как присуще человеку, привыкшему к военной службе, приблизился и поклонился:

– День добрый, ваша ясновельможность!

Собеский вытаращил глаза. Ведь это тот же шляхтич, который так услужил ему зимой в Варшаве! И хотя на нем совсем другая одежда, ошибки быть не может. Те же серые пытливые глаза, ровный, с едва заметной горбинкой нос, короткие темные усики и буйный темно-русый чуб с непокорными кудрями… Вот только фамилия у него была другая…

Король удивленно взглянул на герцога Лотарингского, спросил по-французски:

– Это и есть Кульчицкий, мосье?

– Да, ваше величество!

Собеский снова уставился на молодого офицера. Даже глаза протер, словно не доверяя им.

– Как тебя звать-величать, пан? – спросил он наконец.

– Кульчицкий естэм, ваша ясновельможность! – вытянулся тот.

– Но разрази меня гром, если я уже не видел тебя однажды в Варшаве, и тогда у тебя была другая фамилия!

– Да, ясновельможный пан король. Вы не ошиблись. Тогда я был Комарницкий.

Король вдруг весело захохотал – да так, что ходуном заходил его большой живот, туго перетянутый зеленым шелковым поясом с кисточками, – чем сильно смутил Карла Лотарингского, который не понимал польского языка.