Ненко тихонько объяснял Арсену:

– Слева – мобейн, или селямлик, где живет султан. Справа – гарем. Между ними, посредине, где виднеется лестница, ведущая к парадной двери, – зал для приемов. За ним – коридоры, соединяющие оба крыла сераля…

Их привели в небольшой зал. Здесь было пусто.

– Сейчас мы увидим самого султана, сообщим ему «приятную» новость, – шепнул Ненко. – Слава Аллаху, что прошли времена, когда за такие вести чаушам отрубали головы!

Батаджи-нубийцы распахнули высокие двери, и султанский чауш-паша дал знак следовать за ним.

Ненко и Арсен, переступив порог, упали на колени и, непрестанно кланяясь, поползли к позолоченному трону, на котором восседал Магомет IV.

Вдоль стен стояли высшие сановники Порты – шейх-уль-ислам, визири, главный привратник «дверей счастья» – первый евнух, имперский казначей, главный интендант, первый цирюльник и другие лица из ближайшего окружения султана.

За чаушами ввели Златку, наряженную в роскошные одежды с большим, как и было принято, декольте, с непокрытой головой и без вуали на лице – ведь она была невольпица-гяурка, на которую не распространялись требования Корана.

Потом Мурад-ага со своими капуджи внесли сундук и поставили его посреди зала.

Султан, не шелохнувшись, следил за всеми приготовлениями. Его полное, слегка желтоватое лицо, обрамленное черной бородой, было непроницаемо.

Когда капуджи, принесшие сундук, кланяясь, попятились к дверям, Магомет взглянул на Мурад-агу, распластавшегося на блестевшем полу, и спросил:

– Ты что за человек?

– Капуджи-ага великого визиря, о падишах всего мира, – пролепетал в страхе Мурад-ага, приподняв голову.

– Ты не нужен здесь!

Мурад-ага, не поднимаясь, пополз к дверям так быстро, будто был не человеком, а ящерицей.

Наконец Магомет посмотрел на чаушей.

– Говорите, с чем прибыли! – Голос его был ледяным: он уже знал о поражении войска.

Ненко сделал несколько шагов, упал на колени и протянул свиток Кара-Мустафы. Чауш-паша передал его султану, а тот – одному из визирей, стоявших у трона.

– Читай! – приказал коротко.

В могильной тишине падали, как каменные глыбы, слова, которыми великий визирь оправдывался перед султаном за страшное поражение.