— То, что в нем надо поменять знак с вопросительного на восклицательный, — таков был ответ «коричневого».

«Серый» снова закрыл рот, раскрыл глаза и скорчил мину, будто только что проглотил том большого формата в переплете из свиной кожи.

«Серым» был сэр Дэвид Линдсей, а «коричневым» — я. Для меня политика не представляла никакого интереса, а восточный вопрос тем более. Кто его задавал, пусть тот его и решает. «Больной человек на Босфоре», то есть Турция, — не мой пациент, я не изучал политическую медицину, чтобы его лечить.

Единственное, чему я радовался и чем интересовался, так это нашими делами, приведшими нас в Стамбул, правда, на сутки позже того парусника, за которым мы гнались. Едва мы ступили на берег, мой первый визит был на «Бутез», стоявший на якоре в Золотом Роге. Капитан принял меня с обезоруживающей улыбкой, присущей французам в самых разных ситуациях.

— Вы хотите осмотреть мое судно? — спросил он.

— Нет, капитан, мне нужно разузнать кое-что о вашем недавнем пассажире.

— Я к вашим услугам!

— В Триполи к вам на борт взошел один…

— Да, он был единственный.

— Можно поинтересоваться, под каким именем?

— Ах, вы полицейский?

— Нет, я просто немец, а человек, о котором я спрашиваю, украл в Дамаске у моего друга значительные ценности. Мы преследовали его, но опоздали с приездом в Триполи, он уже отплыл на вашем корабле. Плыть за ним мы смогли лишь из Бейрута. Это привело меня к вам на борт.

Капитан задумчиво потер лоб.

— Я сочувствую вашему другу, но не представляю, чем могу быть полезен.

— Этот мужчина сразу же сошел с корабля?

— Сразу. И он тут же позвал на корабль хаммаля (носильщика), и тот взял вещи — это был только сверток. Я узнал бы этого хаммаля. А человека звали Афрак бен Хулам.

— Это вымышленное имя.

— Может быть. Зайдите как-нибудь на борт. Я обещаю показать вам этого хаммаля, когда он окажется рядом.

Я ушел. Друзья ждали на берегу. Якуб Афара собирался отвести нас в дом своего брата. Ни я, ни Линдсей не предполагали воспользоваться его гостеприимством, но познакомиться все же следовало. Мафлей, крупный торговец, жил вблизи Ени-Джами, Новой мечети, и внутреннее убранство его дома отнюдь не говорило о величине его богатства. Нас, не спрашивая ни о чем, провели в селамлык, где мы какое-то время прождали хозяина.

Вначале он удивился столь многочисленным гостям, но когда узнал брата, то забыл предрассудки, предписываемые исламом, бросился к нему и обнял.