— Были.

Притихшие пацаны молчали. И тот, что спрашивал, напряженно нахмурил брови и тоже молчал.

Вылез вдруг Маврин, как дернуло его. Слишком уж много всего накопилось, накипело в душе, чтобы сумел он сдержаться.

— Я бы смог, — сказал он внезапно с отчаянием. — Я бы смог! Что, не верите? Смог бы!

Они не верили.

Не зная, как убедить, чем еще доказать, что он точно смог бы, в атаку бы поднялся и все, что надо, сделал не хуже других, никого бы не посрамил и не подвел, что жизнь, если надо, отдал бы, Дима руку к груди прижал, а на глаза его навернулись искренние слезы.

Кто-то явственно хихикнул.

— Это хорошо, — сказал тогда прапорщик. — Хорошо, что ты в себе уверен.

— А как вы орден получили? — снова спросил призывник.

— Орден? Потом расскажу. Строиться пора.

Прапорщик широко махнул рукой, отсекая разговоры, и повысил голос:

— Кого назову, выходи строиться! — развернул список.

— Андреев!

Неровный строй вытягивался вдоль аллеи, вольная толпа призывников постепенно редела.

— Лютый! — кричал прапорщик. — Где Лютый? Так. Миколайчик!

Стриженый гитарист торопливо поцеловал свою девушку, сунул ей гитару и поспешил в строй.

— Щетинин!

Щетинин оказался последним. Прапорщик еще раз глянул в список.

— Всех назвал?

Оставленный в одиночестве, Дима просительно засматривал в глаза. Прапорщик заколебался: