Опять вбежала Маруся, держа большую ковригу хлеба.

- Ты что же со стола не убрал? - сказала она, положила ковригу на лавку и убежала опять.

Бакин стал не торопясь убирать со стола. На столе, застеленном старой газетой, стояла чернильница-непроливайка, лежала школьная ручка и аккуратная пачка тетрадок. К каждой тетрадке была приклеена пестрой ленточкой голубая или розовая промокашка.

За таким столом должна была бы учить уроки аккуратная девочка с желтыми косичками. Странно было, что за ним работает пожилой, бородатый, сильный человек. В ленточках, которыми были приклеены промокашки, я без труда угадал заботливую Марусину руку.

- Слушай, Бакин, - сказал Андрей, - Катайков проезжал тут?

- А как же! - кивнул головой Бакин. - Целый, понимаешь, поезд. В двух колясках ехали, с гармонью, с песнями.

- Давно?

- Часа два назад. У Малокрошечного останавливались.

- Так, - сказал Харбов. - И долго там были?

- С полчаса. Слышно было - выпивали. Гармонь играла.

- Так. И куда поехали?

- Дальше, на Куганаволок.

- Так… - Харбов встал и подошел к окну. - Там будто бы спят? - спросил он, глядя на избу, стоявшую напротив.

- Кто его знает… - сказал Бакин. - Разве разберешь у него, когда он спит, когда нет. Его, видишь ли, жадность мучает, спать не дает.

- Слушай, Бакин, - решительно сказал Харбов, - у тебя деньги есть?

- Есть деньги. Тебе сколько надо?

- Рублей двадцать бы надо…

- У Маруси есть двадцать два рубля. От получки десять осталось да двенадцать мы отложили; когда дите будет - понадобится.

Харбов замялся. Страшно было брать эти деньги, которые Бакин, конечно, отдал бы не раздумывая.

- Видишь, какая вещь… - сказал Харбов поморщившись. И вдруг закончил совсем другим тоном: - Пойдем-ка в сени, поговорим.