— К среде, думаю, их напечатаю, — пообещал фотограф.

— Подфартило трохи, сказал Борода, выйдя из кабинета кума, — но он нас этим не купит. Всё равно они все козлы.

— Может они и козлы, но приятное дело нам организовали, — сказал Зуб, — хорошо, когда тебе не острые зубы показывают, а белозубую улыбку. Это Юрка ценить надо в любых условиях, а тебе на свободу скоро. Сердцу пора твоему отмыкать.

Карандаш, после того как Беда вытащил его из лап Дуду и Валета, при встрече с Сергеем всегда улыбался и был вежлив. Старался перекинуться с ним словечками на разные темы. Беда по натуре был коммуникабельным человеком и общениями ни с кем и никогда не пренебрегал. Карандаш, зная, что Беда тяготеет к спорту, каждую встречу сообщал ему, результаты футбольных матчей высшей лиги, или новые рекорды мира по различным видам спорта. Хотя все эти новости Беда знал без него, читая запоем всю свежую прессу.

Вскоре подошёл срок Юркиного освобождения, и у Беды наступила хандра, несмотря на то, что перед ним ворота свободы тоже откроются через короткое время. Его покидал близкий человек, с которым он съел совместно не одну пайку хлеба. Проводы решили ему сделать не в канун свободы, а за два дня, чтобы не привлекать внимания администрации.

После отбоя все уселись, где жил Борода, разложив выпивку и закуску на нижних нарах. Чинно и тихо посидели за Юркину свободу, пожелав ему больше не возвращаться в эту несладкую обитель. Вечером и ночью за день до Юркиной свободы, в корпусе был назначен усиленный наряд. Часть ярых активистов тоже дежурили всю ночь, лазая по секциям и местам, где можно спрятаться. Но, к удивлению администрации, ночь прошла тихо и спокойно.

Утром с Юркой простилась вся зона.

У вахты его встречала мать. Она обула Юрку в резиновые сапоги, так как везде была непролазная грязь. Шёл последний день марта, и зимние осадки превращались в обильные водоёмы, так что без резиновой обуви пройти было невозможно. Юрка взял мать под руку и повёл в сторону автостанции, постоянно оглядываясь и махая рукой в сторону колонии пока не завернул за угол жилого дома.

Последние дни перед свободой у Беды тянулись томительно и долго. Он попытался немного поработать, чтобы как — то убить время, но охота к труду на второй день пропала. Сидеть, и гулять по объекту было значительно лучше. Этот объект был значительно меньше прежнего, и этажей у него было всего два. Панели перекрытия на крыше уже лежали и шли подготовительные работы к кровельным работам, а внутри цеха приступили к отделочным работам. Народу нагнали на объект почти пол зоны, и две бригады работало в вечернее время, куда попал и Гиря. Радикально поменять своё привычное безделье Беде не очень — то хотелось. Хотя в тонкостях строительства и монтажных работ он стал разбираться лучше многих специалистов. Он мог дать дельный совет мастерам, которые прислушивались к его словам. Кузьмич его попросил персонально, чтобы Беда был куратором по изоляции и мягкой кровли, пообещав ему к свободе хорошо закрыть наряды. Беда согласился с условием, что тяжелей сигареты и карандаша он в руки ничего брать не будет. Это прораба вполне устраивало, и он первый месяц закрыл Беде наряд индивидуальный.