Фуссе время от времени терял сознание, и его голос становился слабее с каждой минутой, поэтому женщина так и не услышала от него никаких подробностей о том, что произошло.

Ее мужа не было дома, он нанялся на молотьбу, на ферму, находившуюся далеко от дома. Испуганная крестьянка бросилась к жене своего соседа мамаше Сарран. Та прибежала на ее зов и, думая, что бандиты все еще по соседству, обе женщины всю ночь не сомкнули глаз, меняя друг друга, когда больному требовалась перевязка, они до утра наблюдали за дорогой.

Незадолго до рассвета им показалось, что Фуссе оживает. Его охватила сильная лихорадка, сопровождавшаяся бредом. Он произносил бессвязные слова, смысла которых сиделки так и не поняли.

Когда к больному вернулось сознание, он прошептал:

— Мой мальчик! Где мой Бернар… и Франсуа, мой друг… мой дорогой Франсуа… и слуги… Если бы вы могли узнать, что с ними!

Хотя еще не совсем рассвело, обе женщины немного осмелели. Прихватив с собой фонарь, они осторожно приблизились к воротам фермы.

Мамаша Муфле, не видя никого и не слыша ни единого звука, осветила молчаливый двор.

Женщины позвали, сначала тихо, потом громче.

Тишина! Ни единого звука.

— Ах, боже мой! Все умерли! — простонала мамаша Сарран.

Дрожа от страха, они потихоньку дошли до жилого дома.

Мамаша Муфле снова позвала:

— Бернар! Хозяин Бернар!

Наконец откуда-то они услышали приглушенные голоса.

— Как будто из погреба!

Женщины подошли ближе, осторожно протиснулись в дом и там, среди страшного беспорядка, увидели люк погреба, закрытый на дубовую палку и заваленный мельничными жерновами.

Объединив усилия, они оттащили их от дверцы и наконец открыли ее.

Первым вышел Бернар Фуссе с рассеченной щекой и лицом, залитым кровью. Он с большим трудом поднимался по ступеням. За ним — Грезель, на котором были лишь рубашка да короткие штаны, затем Легре, в одной окровавленной рубашке, а после все остальные с разного рода увечьями. Бедная Катрина Лоран, рот который был изуродован кулаком Толстяка Нормандца, выбралась последней.

— Что с отцом? — в страшной тревоге спросил сын Фуссе.

— Он у нас, хозяин Бернар, и так плох, несчастный. Он просит позвать вас во что бы то ни стало… Идемте! Боюсь, как бы не помер, не повидавшись с вами.