— Пусть они будут дорогими гостями, дочь моя, — ответила графиня, подчиняясь настойчивому взгляду Валентины.

— Жан Луи Фуше — старый арендатор Монвилей… Я посчитала своей обязанностью пригласить его на церемонию, решив, что виконт будет счастлив увидеть здесь людей, близких его семье.

— Какая прекрасная мысль, дитя мое, — внезапно успокоилась графиня, припомнив, что прежде сеньоры удостаивали вассалов чести присутствовать на некоторых своих праздниках.

Это и в самом деле была неплохая мысль. В этом было что-то феодальное. Все это, заодно с гостиной, превращенной в домовую церковь, выглядело как вызов, брошенный ужасному режиму, отнявшему прежние привилегии.

Без пяти минут одиннадцать. Ни виконта, ни кюре. Валентина, которую бы устроило и более длительное их отсутствие, доброжелательно и свободно беседовала со старыми фермерами, которые успокоились, почувствовав необыкновенную доброту девушки.

Но вот раздались громкий скрип колес, безумный топот копыт и щелканье кнута. Появилась карета, мчавшаяся на полном скаку. Она резко повернула и въехала во двор.

— Это он! Наконец-то! Милый виконт! — воскликнула госпожа де Ружмон, нервы которой были на пределе, от плохо скрываемой тревоги она потеряла чувство меры.

Это действительно был сеньор Жуи. Он проворно выскочил из кареты, почтительно опустил подножку, отказавшись от услуг лакея, и протянул руку почтенного вида старцу, помогая ему сойти.

Он прошел в гостиную и, поклонившись, с несколько надменной вежливостью извинился за опоздание, связанное с несчастным случаем.

— Но ведь не случилось ничего ужасного, не так ли, виконт? — жеманно протянула графиня.

— Мой почтенный друг аббат Лежен пострадал, упав с большой каменной лестницы. Госпожа графиня, моя дорогая невеста, позвольте мне представить вам этого святого человека, которого Провидение спасло от смертельной опасности, о чем я не могу вспомнить без содрогания.

Под бременем усталости и прожитых лет он оступился и едва не расшиб себе череп…

— Ах! Боже мой! — вскрикнула госпожа де Ружмон со слезами на глазах. — Но вы, по крайней мере, уже не испытываете боли, не так ли, отец мой?

«Святой человек», на которого Валентина устремила свой ясный взгляд, пробормотал слова благодарности и сел, словно обессиленный, в большое кресло.

Разряженный во все новое, с длинными седыми волосами, свежевыбритый — он выглядел весьма представительно: жилет, короткие штаны из черной ткани, шелковые чулки, лакированные туфли с серебряными пряжками, очень простые манжеты и жабо с брыжами — единственный признак духовного сана.