Мы пишем: «Никто не забыт, и ничто не забыто». И на стенах ленинградских домов вновь появляются, теперь уже музейные, надписи: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна», и на фоне ее фотографируются экскурсанты.

Сотрудники Музея истории Ленинграда ведут кропотливую работу по сбору памятников тех лет. В музее непрерывно звонят телефоны, поступают заявки на экскурсии с заводов, школ, вузов. Экскурсоводов не хватает не только потому, что много экскурсий. Не может экскурсовод дважды вести группу по теме — блокада, война. Нервы не выдерживают. Люди плачут во время реквиема памяти Савичевых, у «комнаты ленинградца». Это хорошие слезы. Это слезы жизни. Я уверен, что, пройдя по этим залам, всякий человек станет лучше. Те, кто лежит в земле, уже никогда ничего не скажут и не бросят живым упрека, но сами себя вы можете упрекнуть.

Значит, задумайтесь еще раз о жизни, о своей роли в ней.

1968—1983 гг.

ПОТЕРЯННЫЕ КАРТОЧКИ

ПОТЕРЯННЫЕ КАРТОЧКИ

Ленинградцы — люди пунктуальные и строго соблюдают установленные традиции. Про полуденный выстрел в Петропавловской крепости все знают. И в этот момент в радиусе слышимости (12—15 километров) горожане смотрят на часы; одна из торжественных традиций: ежегодно 27 января — в годовщину полного освобождения города от блокады — по ленинградскому радио раздается стук метронома. Спокойный, медленный, какой звучал из репродукторов осажденного города в часы затишья, когда не было ни обстрелов, ни налетов вражеской авиации. (В тревогу он стучал быстро.) Те, кто не был здесь в блокаду, но слышал этот гулкий мерный стук в прежние годы, понимающе прислушиваются: те, кто приехал в Ленинград совсем недавно, с недоумением переглядываются — им еще незнакома эта традиция.

У тех, кто был здесь в блокаду, стук метронома вызывает ассоциации совершенно определенные. Ведь это было? Было! Прошли десятилетия, а в памяти — заснеженные улицы, вмерзшие в рельсы трамваи, амбразуры в одноэтажных угловых зданиях, трупы на улицах… И ты, зажавший в кулак хлебные карточки…

На дворе сейчас не начало сороковых годов, а конец семидесятых, которые тогда, в блокаду, не грезились нам, казались чем-то несбыточным. В то время об одном лишь была мечта: скорее бы война кончилась. И она кончилась. Прошли годы… Снова было 27-е число, вновь стучал метроном. На станциях Ленинградского метро продавали мимозы, гвоздики и даже нарциссы — столь редкие в январе. У подъездов ресторанов вечером стояли пожилые люди, собравшиеся на традиционную встречу. Очевидно, дожидались соратников. Придет ли запоздавший? А может, 1978-й унес его с собой, и у строгого здания крематория, что за Пискаревским мемориальным кладбищем, появилась еще одна урна? Даже нам, кому было тогда пятнадцать-шестнадцать, теперь за 50. А нашим отцам, матерям, дедам? Время, время…