– Но он тоже. Посмотри, разве он не красив сейчас? – ее голос сочился сладким ядом. – Разве он не совершенен? И теперь он только наш. Мой и твой. Мой, – она наклонилась так низко, что касалась губами уха, – и твой.
Генри не находил в себе сил обернуться, что посмотреть ей в глаза. Даже возразить не мог, наступило усталое отупение. Он не понимал, что происходит, где он, что с ним, как найти выход, если все, что он находит, это лишь вход в новый кошмар.
– Так лучше для всех, – шептала Кику, сладострастно вздыхая, но Генри не ощущал ее дыхания. Его и не было. – Каждый получает то, чего хочет.
Генри смотрел на Сорату, и он открыл глаза, полные живой тьмы.
– Мне было больно, Генри, – сказал он с укоризной. – Но все уже прошло.
И тогда Генри все-таки закричал.
Кику смеялась за спиной, Сората плакал темнотой, становясь все больше похожим на Мику, а Генри срывал горло, захлебываясь криком, который все равно потерялся в застывшем воздухе…
За окном вливал осенний дождь. Без ветра капли уныло стекали по стеклу, слышно было, как дождь лениво стучит по крыше. В комендантской горела только настольная лампа с зеленым абажуром. Генри не помнил, почему начал звать эту комнату так, но название ему почему-то нравилось. Он сидел за столом, перед ним высилась стопка бумаги. Сверху письма, адресованные человеку, которого Генри никогда не знал.
Кимура Сората.
Интересно, что из этого имя?
– Мне скучно, – заявила Филлис и провела острыми ноготками по стене, соскребая старые обои.
– Поиграй.
– У меня нет друзей, я же умерла, – возразила она и вздохнула. – Это ты виноват.
Генри и не собирался спорить.
– Виноват.
Капли стекали по стеклу, Филлис царапала стену. Потрескивала старенькая настольная лампа. Генри взял верхнее письмо, вскрыл, отложил конверт, а из листка сделал самолетик. Хотя больше похоже на журавлика.
– Это ты виноват, – снова повторила Филлис. – Ненавижу тебя.
– Это почти любовь, – рассеянно улыбнулся Генри. Казалось, что он уже когда-то говорил это, но не помнил, кому. Кроме сестры у него никого не было.
– Я никогда тебя не отпущу, братик.
– Но я никуда и не собираюсь.