– Я не могу.
– Ты можешь. Просто дай мне увидеть мир.
– Нет, я не могу.
Генри было больно. Он не сразу осознал это чувство, но вдруг понял, что долго не выдержит. Он слаб, его тело лишь тело человека. Ему не выжить, поэтому надо сделать все, чтобы выжил хотя бы Сората.
– Чего ты хочешь? Каково твое настоящее желание?
Бог за его спиной нервничал. Сила, излучаемая им, жгла Генри, напоминая о цели. Генри терпел.
– Освободиться.
– Каково твое имя?
– Я его не помню.
– Мне придется уничтожить тебя.
– Я знаю.
Генри горел изнутри. Боль волнами расходилась по телу. Нужно было спешить, но почему-то он никак не мог заставить себя сделать это.
– Аой.
– Что?
– Аой, – повторил мононокэ. – Я помню, что ее звали Аой. Она играла на кото[13] и ее платье было такого же цвета, как осеннее небо.
Генри понимал его. Он тоже помнил ту девушку, красивую, как розовый рассвет. Помнил ее музыку, проникающую даже в сердце того, кто стал называть себя Ками и у кого никогда не было сердца. Аой. Генри помнил Аой.
– Аой мертва. Ее убил муж, не дождавшийся наследников. И она первой предала тебя.
– Это неправда.