– Что такое, друг мой Троубридж? – спросил де Гранден, пристально глядя на меня.

– О, ничего, – ответил я, припарковал машину перед нашей дверью и выскочил на тротуар, – я просто думал.

– Ah? – сказал он с усилившимся акцентом. – И о чем вы думали, друг мой? О чем-то неприятном?

– Нет, ничего важного, чтобы выражать это словами, – коротко ответил я и направился к дому, держась впереди него, чтобы он не задавал свои вопросы дальше.

Это, однако, я сделал ему назло. У деликатных женщин и Жюля де Грандена есть врожденное чувство понимать без слов, когда разговор собеседнику неприятен. И кроме пожелания мне спокойной ночи, он не произнес ни слова, отправляясь спать. Но когда я открывал дверь, он окликнул меня из холла: «Если будете нуждаться во мне, помните, вам нужно только позвать».

– Гмпф! – тихо пробормотал я, закрыв дверь. – Нуждаться в нем? Почему, черт возьми, я буду нуждаться в нем?

И когда я разделся и забрался в постель, мысль об убитом котенке по-прежнему оставалась со мной и раздражала меня больше, нежели слабое жало раскаяния, которое она вызывала раньше.

Как долго я спал, не знаю. Знаю только, что проснулся в одну секунду, сел на кровати и всмотрелся в темноту комнаты, отчаянно пытаясь пронзить мрак глазами.

Где-то, – далеко или близко, не могу сказать, – завопил длинным, плачущим криком кот, на миг замолк, а затем снова завопил много громче. Есть немного звуков, которые можно услышать глухой ночью чаще, чем крик рыдающего кота; и этот был особенно тоскливым, почти укоризненного тона.

– Заткните зверя! – сердито воскликнул я и откинулся на подушку, тщетно пытаясь вернуть прерванный сон.

Снова прозвучал вопль, неопределенный в отношении местоположения, но более громкий, более продолжительный, даже, казалось, более свирепый по тембру, чем тот, что я впервые услышал во сне.

Я взглянул на окно с туманной мыслью о том, чтобы швырнуть книгу, или ботинок, или другой удобный летательный аппарат, а потом внезапно затаил дыхание. В просвете между занавесками сидел самый большой, самый свирепый котище, которого я когда-либо видел. Его глаза, казалось, такие же большие, как масленки, смотрели на меня, фосфоресцируя зеленым пламенем и каким-то демоническим свечением, подобного которому я никогда не видел. Широко раскрытая красная пасть издавала ядовитое, беззвучное шипение, и казалась почти такой же большой, как у льва, а ужасные, заостренные уши были прижаты к закругленной морде, как будто он приседал перед боем.

– Убирайся! Прочь! – слабо крикнул я, но не двинулся к этой твари.