Теперь парень не на шутку испугался.

— Я думал, что англичанин…

— Нет, он из Тегерана, — уверенно подтвердил Хасан.

В тот день Генрих увидел собственными глазами то, о чем читал только в сказках: караван в бескрайней пустыне. Теперь его самого окружали пески. Жаркие, падающие перпендикулярно солнечные лучи были везде — в неподвижном воздухе, проникали в каждую травинку, рассыпались в белых пустынных кочках тысячами мерцающих лучиков. Генриху казалось, что с каждым шагом он приближается к солнцу и что голубизна небосклона все время приближается к земле и становится все бледнее, чтобы наконец у горизонта соединиться с землей. Отражающиеся от песка солнечные лучи создавали обман зрения, и казалось, что пустыня поднимается к небу и превращается в плотную стену. Иногда можно было увидеть как бы щели, блестящие, похожие на разбитые на мелкие кусочки зеркала. Казалось, все теряет свою форму и размеры, становится обманчивым и неестественным, распыляется в воздухе; белеющее пространство превращалось во что-то нематериальное. Генрих медленно терял чувство реальности. Он прислушивался к звукам передвигающихся вдалеке песков, и его воображение создавало причудливые картины.

Внезапно он услышал какой-то голос. Что-то вдруг изменилось в окружающем его пейзаже. И он понял, что горизонт больше не колышется, — это остановился караван. Генрих увидел человека, который бегал кругами, держась за голову. Он, казалось, был в отчаянии, стонал и кричал, призывая пустыню в свидетели его боли.

Хасан и два путника отделились от каравана и направились в его сторону. И только сейчас Генрих заметил стадо овец. Часть из них лежала на песке. Хасан отлил из бурдюка немного воды в миску и пододвинул ее к морде ближайшей лежащей овцы. Пастух стал перед ней на колени, что-то умоляюще говорил и все подсовывал ей миску с водой, но животное уже не реагировало, только смотрело на него помутневшим взглядом.

— Я тебе воду, а ты мне молоко, — говорил пастух. — Я тебя кормил — ты меня кормила, я тебя оберегал от холода — ты давала мне шерсть. Я был твоим другом, и ты тоже была мне подругой. Я тебя не убил, не смотри на меня так, потому что мое сердце разорвется.

— Браток, это болезнь, которую не вылечишь. Нужно действовать быстро, пока еще не все овцы пали. Останется тебе немного мяса и овчинка, — сказал, сочувствуя ему, Хасан.

Пастух, с трудом сдерживая слезы, кивнул — он понял, что другого выхода нет. Хасан позвал еще несколько мужчин на помощь, достал из-за пояса острый нож и очень умело перерезал горло овце; на мягкий песок хлынула густая кровь. Затем молниеносно снял кожу, сунул руку внутрь туши и вытянул легкие. Поднял их вверх и, держа в окровавленной руке, стал рассматривать на солнце.