– Да, отец мой.

– Так почему же, в таком случае, вы не только открыли церковь, но еще осмелились звонить к вечерне?

– Час назад мне передали ваше приказание – звонить в колокол, как обычно.

– Мое приказание?

– Конечно, отец мой.

– Кто же передал вам это?

– Сеньор алькальд.

– Дон Рамон Очоа?

– Да, отец мой. Он явился в церковь, подошел ко мне и сказал, что послан вами. Как же я мог не исполнить вашего приказания?

Падре Линарес, поняв, что больше ничего он от пономаря не узнает, стал раздумывать: что делать? Пономарь явно в заговоре с доном Рамоном, но какой же замысел у того? Какую цель преследует он?..

– Так… – тихо пробормотал священник. – Будем настороже. – Потом, обратившись к пономарю, смиренно склонившемуся перед ним, сказал: – Ну что же, раз верующие собрались, они должны услышать божественное слово, особенно в такой скорбный момент. Я буду служить как всегда. Закройте двери.

Пономарь почтительно поклонился и, счастливый, что отделался так легко, поспешил выполнить приказание.

Церковь эта – строгой архитектуры, как все испанские религиозные памятники, – была темной, низкой и сводчатой; едва озаренная кое-где восковыми свечами, слабый и мерцающий свет которых скорее подчеркивал мрак, чем рассеивал его, переполненная печальной, угрюмой и безмолвной толпой, она представляла собой необыкновенное и захватывающее зрелище, от которого холодело сердце.

Священник опустился на колени перед главным алтарем, смиренно склонил голову и тихо произнес:

– Господи, ты видишь мое сердце! Поддержи мое мужество, помоги мне наставить на путь разума этих заблуждающихся людей! И прими мою жизнь, если это нужно для их блага…

Спустя несколько минут он поднял голову. На его изможденном лице сияло выражение восторга. Он казался преображенным – жертва была принесена в его сердце, и он был готов принять мученическую кончину. Печальным взором священник оглядел все вокруг, добрая улыбка тронула уголки его бледных от скорби губ.

В этот момент пономарь позвонил в колокольчик, возвещая начало службы.

Медленно и торжественно падре Линарес поднялся по ступенькам алтаря, повернулся к толпе, благословил ее и сел со скрещенными на груди руками.

Началась молитва, произносимая – стих за стихом –

сначала священником, а потом вслух всеми молящимися.