Первая телега остановилась шагах в трех от протока.

Фома Филимонович сунул вожжи в руки Похитуна и спрыгнул на землю. Он подошел к клади, наступил на настил и стал пробовать ногой прочность бревен.

– Не засядем? – спросил Гюберт.

– Никак нет, – спокойно ответил Фома Филимонович. –

Я же был здесь во вторник, переезжал, держит хорошо.

Он метнул быстрый, косой взгляд на вторую подводу и вернулся к своей телеге. Взгромоздившись на передок, он взял вожжи и прикрикнул на лошадь:

– Шевелись, голуба! Смелее! Чего чухаешься?

Лошадь тронула, робко, с опаской ступила на настил и потянула за собой телегу. Я наблюдал, сдерживая дыхание.

Фома Филимонович неожиданно хлестнул лошадь – она рванула, и телега вдруг с треском осела и погрузилась вместе с настилом в воду по самые ступицы.

– Черт! – выругался Гюберт и поднялся на телеге во весь рост. – Я же спрашивал тебя, псина старая: засядем или нет?

Фома Филимонович покачал головой и промолчал, как бы соображая, что предпринять дальше.

Я выжидал наиболее удобного момента. И он пришел: Гюберт в сердцах бросил ружье на телегу, выбрался на край ее, примерился и прыгнул на берег.

Похитун попытался проделать то же самое, но потерпел аварию. Он не допрыгнул до берега и растянулся на бревнах. Быстро поднявшись, он вскарабкался на четвереньках на берег и, схватившись за ушибленную коленку, присел на корягу.

Кобыла стояла неподвижно, понурив голову, равнодушная ко всему.

Фома Филимонович перелез через лошадь, ступая по оглобле, выбрался на противоположный берег и ухватился за уздечку. Я бросил взгляд на солдат. Двое из них спрыгнули и зашагали в нашу сторону.

Кажется, пришло время действий… Гюберт был без ружья. Опасение внушали лишь солдаты, но я надеялся на

Трофима Степановича и его ребят, уже державших врагов на мушке.

– Хальт! Хенде хох14! – крикнул я во всю силу легких и навел автомат на Гюберта.

Как и следовало ожидать, солдаты от неожиданности сначала опешили, потом схватились за оружие, раздалась даже короткая очередь, тотчас же прерванная залпом из кустов. Партизаны выскочили на дорогу и бросились к оккупантам, чтобы проверить, не остался ли кто в живых.

Похитун стоял бледный, с вытаращенными глазами, подняв руки вверх, насколько это возможно.