Березкин усмехнулся, достал из кармана спичечную коробку, завернутую в бинт, извлек из нее порошок и подал мне.

Фома Филимонович порылся в своем мешочке и достал кусок полувяленой говядины. Я разделил его на две части, сделал в каждой глубокий надрез и осторожно высыпал порошок.

– Получай, – сказал я старику.

– Порядок, – заметил он и осведомился: – А начинка верная?

За меня ответил Березкин:

– Будь здоров! Как глотнет, так и зубы на полку.

Мгновенный паралич. И гавкнуть не успеет.

– Добро! – И Фома Филимонович кивнул головой.

Он старательно обернул мясо листьями орешника и положил в карман. Потом достал из-за голенища нож, попробовал лезвие концом большого пальца и заметил:

– Вот навострил, что бритва! Видал?

Подошедший Трофим Степанович доложил:

– Все готово, майор. Можно в путь-дорогу…

– Одну минутку… – проговорил я и крикнул Сереже

Ветрову: – Парень, за тобой остановка!

Сережа, возившийся на телеге у радиостанции, ответил:

– Сейчас, Кондратий Филиппович…

Немного спустя он закончил сеанс и подал мне коротенькую радиограмму. Большая земля сообщала:

«Вторично подтверждаю прибытие самолета ночью на воскресенье два ноль-ноль. Обеспечьте шесть сигнальных костров коридором, два ряда, дайте белую и красную ракеты направлении посадки».

Я чиркнул спичкой и сжег бумажку. Ветров отдал рацию партизанам, идущим на аэродром.

– Всё? – осведомился Трофим Степанович.