Бастилию; по счастью, нас тут разделяет только потолок, и нам удалось установить друг с другом связь через каминную трубу. У нас был всего один напильник на двоих, и каждый перепилил прутья решетки на окне своей камеры.

Соседи спустят нам сверху веревку – они смастерили ее из простыней и одеял, – мы прибавим к ней полосы из своих простыней и одеял, потом они втянут веревку к себе и привяжут ее к пруту решетки, который они намеренно не перепилили; окна в наших камерах расположены одно над другим, и мы все четверо спустимся по этой веревке: они –

из своего окна, а мы – из нашего.

– Превосходно.

– Стало быть, план вам нравится?

– Конечно. А теперь, любезный граф, раз уж нам предстоит бежать вместе, скажите мне откровенно, почему вы очутились в Бастилии?

– Вам это непременно хочется знать?

– Да, и мною движет не просто любопытство, – ответил

Роже. – По тяжести вашего проступка я смогу судить о тяжести моего собственного; вы провели в темнице десять лет, и я буду приблизительно знать, сколько лет король собирался продержать меня на своем иждивении.

– Хорошо, я отвечу вам: я имел неосторожность сказать…

– Вы имели неосторожность сказать?. – повторил шевалье.

– Что король… – продолжал граф, понижая голос.

– Что король?.

– Стал настолько слеп…

– Настолько слеп…

– Настолько слеп, что смотрит теперь на все сквозь очки госпожи де Ментенон.

– Как! – вырвалось у Роже. – И только из-за этого вы уже целых десять лет…

– Тише, тише!

– Вы уже целых десять лет томитесь в заключении из-за нескольких этих слов?

– Десять лет, три месяца и пять дней.