толпе догадались, что произошло что-то важное, тем более матушку знали, и люди расступились. И вот король и мы очутились в середине большого круга. Только врач был близко и мог слышать, о чем говорил король с моей матерью.

Впрочем, мать не могла вымолвить ни слова, грудь ее разрывали заглушенные рыдания, неудержимые слезы заливали ее щеки. Она поднесла меня к королю, он взял меня, прижал к груди, поцеловал, посадил на луку седла. Затем он положил слабеющую руку на голову матери, легонько откинул ее назад и сказал по-немецки:

«Да это ты, бедная моя Топаз!»

Матушка не в силах была отвечать. Она припала головой к ноге короля и, целуя его колено, громко разрыдалась.

«Только ради тебя я здесь, – прошептал король, – ради тебя одной…»

«О государь, красавец мой, дорогой, обожаемый властелин», – твердила мать.

«О отец, добрый мой отец», – вымолвила я по-немецки.

Король впервые услышал мой голос, слова, произнесенные мной на языке, который он так любил.

«Ну вот, теперь я могу спокойно умереть, – сказал он, –

меня назвали самым дорогим на свете именем, какое только произносят уста человеческие, да еще на языке моей родины!»

«Умереть! Как – умереть!. – воскликнула матушка. – О

мой любимый король, какое ты выговорил слово!»

«Да, сам господь бог, который соизволил ниспослать мне смерть христианина, со вчерашнего дня нашептывает мне это слово; впрочем, еще тогда, осушив стакан ледяной воды, я почувствовал, как смертельная дрожь проникла мне в самое сердце».

«О мой король, любимый мой», – шептала матушка.

«Всю ночь я думал о тебе, бедная моя Топаз. Увы, немногое я сделал для тебя при жизни. Чем же я помогу тебе после смерти? Так пусть же перстень будет твоим покровителем с соизволения господа бога».

«О отец, добрый мой отец», – повторила я, заливаясь слезами.

«Да, да, дитя мое, – отозвался король, – я подумал и о тебе. – И он добавил, надевая мне на шею небольшой кожаный мешочек на шелковом шнурке, затканном золотом:

– Кто знает, что будет с тобой, когда я умру? В живых останется ревнивая вдова, и твоей матери, быть может, придется бежать. Ночью я собрал все эти алмазы, тут их около двухсот штук, – вот оно, твое приданое, милая моя дочь. И

если твой брат, став королем Арагона и Кастилии, не признает тебя, невзирая на пергамент, который я дал твоей матери, и на перстень, который я ей подарил, ты проживешь жизнь в богатстве, как дворянка, если тебе не суждено жить как подобает принцессе…»

Матушка приняла перстень, но отказалась взять мешочек с алмазами; однако король тихонько отвел ее руку.