– Да?

– Примерно через час я почувствовал себя легче и лучше и тогда решил проглотить все.

– Но, милый Пайкрафт!.

– Я зажал нос, – пояснил он. – Потом я почувствовал, что делаюсь все легче и легче и, знаете, каким-то беспомощным.

И вдруг он дал волю своей ярости.

– Но что же, черт побери, мне теперь делать?! – завопил он.

– Пока только ясно, чего вам не следует делать, – сказал я. – Если вы выйдете из дому, вы взлетите и будете подниматься все выше и выше. – Я помахал рукой, показывая ввысь. – Придется посылать в воздух Сантос-Дюмона17, чтобы вернуть вас на землю.

– Может быть, со временем пройдет?

Я покачал головой:

– Не думаю, чтобы на это можно было рассчитывать.

Новая вспышка ярости. В порыве гнева он ногами сшибал стулья и стучал по полу. Он вел себя так, как, собственно, и должен вести себя в минуту испытания такой несуразный, жирный и невоздержанный человек, – то есть очень скверно. Он говорил обо мне и о моей прабабушке, пренебрегая всеми правилами приличия.

– Я не уговаривал вас принять лекарство, – сказал я.

Великодушно пропуская мимо ушей оскорбления, которыми он меня осыпал, я уселся в его кресле и начал говорить с ним спокойным, дружеским тоном.

Я указал ему, что он сам навлек на себя беду. Это было похоже на некое возмездие, на карающую руку Немезиды.

Он слишком много ел. С этим он не согласился, и мы начали спорить. Но он стал так кричать и шуметь, что я не настаивал на этом поучительном выводе и подошел к делу иначе.

– Кроме того, – сказал я, – вы грешили против ясности речи: вы изысканно именовали «весом» то, что было бы

17 Известный в то время авиатор.

справедливее, хотя и обиднее для вас, называть просто «жиром». Вы…

Он перебил меня, сказав, что все это он признает. Но теперь-то что ему делать?