– Позвольте, а полиция?

– Хе! Что полиция! Полиция на стороне местных властей. А они – не за нас.

– Значит, против?

Поручик помедлил ровно столько, чтобы оглядеть кабинет.

– Мне только что сказали, что Изатулла находится во дворце губернатора. Ему удалось скрыться благодаря помощи других торговцев и сочувствию населения. Осмелюсь доложить?

– Говорите.

Асад-Али-хан всеми морщинами лица изобразил разнороднейшие чувства. Он не наполнял свою речь полной верой. Он решился предостеречь начальника. Он сознает щекотливость положения.

– Казаки придают всему происшествию политическое значение.

– Что это значит? Да не тяните же, черт вас возьми!

– Я продолжаю. Им нашептали, что зеленщики – они все из Тагибустана – мстят векиль-баши за… э-э… ответственное участие в злополучной перестрелке и в прискорбном событии.

– Знаю. Дальше.

– Что же дальше? Нижние чины распространяют на себя раздражение жителей. Толпа родственников и казаков, во главе с Гулям-Гуссейном, воет у ворот запертого дворца, требуя выдачи Изатуллы. Зеваки и всякая чернь настроены недоброжелательно. Казаки возмущены и хотят во что бы то ни стало добиться наказания преступника.

Эддингтон вообразил вахмистра – лицо малярика и аскета. Фанатик европейской культуры, фанатик чести знамени – вахмистр воет. Он жесток и безудержен. «Дьявол его знает, что он натворит».

– Чего требует пострадавший?

– Крови за кровь, господин ротмистр. Таков обычай

Ирана.

– Обычай идиотский! Однако, если мы не добьемся именно этого удовлетворения, бригада понесет большой нравственный урон. После этого лучше не показываться в

Тегеран. Идиотский обычай!

Асад-Али-хан угодливо осклабился. Ротмистр брезгливо отвел глаза.

– Однако надо добиться наказания! Смешно: человек, оскорбивший казачью бригаду, гостит с комфортом в губернаторском доме. Предвижу – губернатор всячески будет укрывать преступника…