– Открывайте, Анна Власьевна, все равно остались только горшки.

Теснясь, гремя оружием, поводя стволами револьверов, вошли пятеро молодцов анархической роты.

– Ложись на пол! – крикнул сорванным фальцетом

Янек.

– Кого ложись? Бабы же! – проворчал Вахета, опуская наган.

От вошедших шел самогонный дух. Пулеметные ленты на полушубках напоминали оскаленные зубы. Скучливо поглядев на женщин и настороженно на дверь в коридор, Гришка промямлил:

– Граммофон е? Граммофон мы шукаем.

Он произносил украинские слова издеваясь.

– Нет у нас граммофона, солдатики, – слезливо отвечала вдова, мигая белыми слезными глазами.

– И не было никогда. Да и зачем он в такое время?

– Брешет! Побачим. Ковырнем штыком.

И Янек залихватски усмехнулся.

– Может, пластинки есть.

Гришка кусал красные злые губы, раздражался, поскрипывал ремнями франтовского снаряжения.

И все, тоже злобясь, двинулись в комнату, оставляя на половицах желтые навозные следы. Младший Божко помахивал безголовой курицей. Они, видимо, привыкли к чужим домам и даже в дело грабежа не вносили ни суеты, ни излишних криков. Заглядывали в двери с таким видом, словно давным-давно присмотрелись к этому разоренному мещанскому уюту. Мебель у вдовы была дешевая, потертая, помятая. Сколько-нибудь занятных мелочей не наблюдалось. Налетчики обошли четыре комнаты безразлично и поспешно, как квартиронаниматели.

А в пятой, в столовой, хандрил Валька. Он слышал стук и разговоры вдалеке, но они показались ему неинтересными. Только что он открыл секрет завода у паровозика железной дороги, дорогой игрушки. Нужно повернуть ключик сбоку, и поезд из пяти тяжелых, массивных вагонов, бодро дребезжа, обегал несколько раз рельсовый круг.

Конечно, приятно добиться действия замечательного механизма. Валька гонял поезд уже с четверть часа. Теперь он жаждал восхищения зрителей, привычного яда. В одиночестве гордость его иссякла, оставляя чувство тоски и ощутимой боли в плечах от неудобного положения, в котором он следил за движением поезда. Увидав солдат, Валька захлопал в ладоши и закричал:

– Смотри, ездит!

Мать его, черноглазая Настя, дрожавшая за спиной

Анны Власьевны, всплеснула руками и бросилась между ребенком и солдатами. Она стояла посредине комнаты, как бы распластанная на невидимом кресте.