– Ежели обижать будут, прямо в штаб бегите, – сказал

Вахета, – Игната Елисеича спросите, меня то есть.

– Благодарим за забавы, – сказал беззастенчивый костромич Гришка Грехов, – расслюнявились наши стальные анархисты.

И они удалились в тревожную, раздираемую выстрелами и криками тьму измученного города…

Март 1928. Детское село

ПОЛОВОДЬЕ

Виктор Стрельцов, юноша лет девятнадцати, ехал за счастьем в Москву. Счастье последовательно складывалось из маленьких удач: в Ртищеве достал билет, попал в довольно просторный вагон, – маленькие удачи предсказывали победы в столице: прежде всего на экзаменах и при приеме в университет.

Среднего роста, полный, бледный, с тяжелыми глазами и легкими, неверно-отрывистыми движениями, он как будто прикидывался хрупким, зябко поводил плечами.

Бедно одет, – а словно кичился гимнастеркой и обмотками.

Производил на первый взгляд впечатление неприятное, чувствовал сам это и, как сам определял, «представлялся».

Представляться значило; сесть в вагон и ни с кем не заговорить, отстраняться от соседей, надуваться, – а на языке –

кипят расспросы, желание похвастать, в горле – спазмы любви и любопытства ко всем людям.

В насыщенности проявлялась внутренняя радость.

Тешило все. Юноша прохаживался по вагону, смотрел до тоски в глазах сквозь рябые от дождя стекла на бескрайные поля, до того однообразные, что казались прилипшими к окну, и поезд волочил их за собой. Зыбнулось. Но самая неуютность поездки мнилась испытанием богатырских сил и куда каким легким. Можно было нарочно осложнять и отягощать дорогу обетом молчания.

В Тамбове в вагон подсел некто Яша Шафир, рыжеватый молодой человек, по виду года на два старше

Стрельцова. Он небрежно бросил крохотный новенький чемодан на полку, сел, оправив поношенные и выутюженные брюки, подтянул клетчатые носки. Живые зеленые глазки играли на его лице со странно приплюснутым носом. Нос этот, небольшой, плотный, неподвижный, как будто был запущен кем-то на другое лицо и случайно, с размаху влип между этих зыблющихся энергичных щек в рыжей поросли, над веселыми губами. Он сразу заговорил важно, насмешливо, обильно и неглупо, разговор почитал, видно, делом существенным. Соседи узнали, что он из

Ростова-на-Дону, театральный рецензент, в Москве прожил все лето, в Тамбов его вызывала тетка, что у него есть письма к редакторам московских газет и журналов, что он устроился служить по литературной части в издательстве и поступает в университет. Виктор не выдержал блеска этого непринужденного самохвальства, и через два-три перегона молодые пассажиры стали друзьями.