– Брешет! – проговорил один из братьев Божко и оттолкнул бабу.

Паровозик, гремя, бежал по кругу. Льноволосый

Гришка зашелся беззвучным хохотом.

– Ай, паразиты, до чего додумались! Ну, малый, покажи. Мальчик, важничая, крутил ключик. Взрослые не дыша смотрели в центр круга, где совершал свои магические действия крохотный человечек. Янек присел на корточки.

И чудесный паровозик поволок состав.

– Крути, Гаврила! – крикнул Гришка Грехов. – А ну, дай мне!..

Он сел на пол. Валька великодушно уступил игрушку:

– На!

Потом он вытащил из груды сокровищ любимую обезьянку с секретом: дернешь за хвостик – плюшевые конечности судорожно вскидываются вверх.

– Ногается! – сообщил Валька и передал обезьянку старшему Божко.

Через четверть часа все пятеро солдат Стальной анархической роты сидели на полу, расстегнув полушубки, дружно гоготали, и могучий пот струился по пьяным, красным лицам. Гришка облюбовал музыкальный ящик, тренькавший «Во саду ли, в огороде». Вахета изумлялся закрывающимся глазам большеголовой рыластой куклы, едва удерживаясь от желания поцеловать ее румяный круглый подбородок. Братья складывали по картинкам кубики. А Янек, тщательно разрядив наган, щелкал курком перед самым носом визжавшего от восторга Вальки. В

комнате круто пахло лошадью. Веселая вышивка из солнца, оконных рам и тополевых сучьев волочилась по полу, играя на брошенном вооружении, карабкалась по спинам, зажигая кончики нечесаных волос. Женщины удивленно совещались в коридоре. Вдова, хныча, шамкала:

– Все, все унесут. Так – стащат, позабавятся, поломают и бросят. Что Валина рева будет!

Невестка ее предлагала спрятать что поценнее. И

женщины поспешно снимали дешевые сувениры, серьги, колечки.

Но шли минуты. И тени длиннели на улице. И воздух густел. И напряжение сменялось усталостью и равнодушием. А из столовой доносились ражий хохот Вахеты и вскрики Вальки. И гремела железная дорога, и тренькал музыкальный ящик.

– Может, начальство ихнее позвать? – спрашивала Танечка. – Не смеют они! Можно пожаловаться.

Настя безнадежно отмахивалась.

– Кому? Хоть бы бабка вернулась. Боже, что с ней в самом деле?

Жилица прошла к себе в комнату, посмотрела в окно, вернулась, встала в дверях.