Мортон пообещал все, что от него требовалось; Клеверхауз вежливо поклонился, огляделся по сторонам и крикнул сержанта.

– Сколько пленных, Хеллидей, и сколько убитых?

– Трое убитых в доме, сэр, двое зарублено во дворе и один в саду – итого шесть; пленных четверо.

– С оружием или безоружные? – спросил Клеверхауз.

– Трое вооружены до зубов, – ответил Хеллидей, – один без оружия – надо полагать, проповедник.

– Вот как, стало быть, трубач лопоухой шайки, – сказал

Клеверхауз, равнодушно взглянув на пленных. – С этим мы поговорим завтра. Остальных увести во двор, построить солдат в две шеренги и расстрелять. И еще вот что: не забудь занести в полковой дневник, что такого-то числа трое взятых с оружием расстреляны там-то. Как же называется это место?.. Драмсхинелл, так, кажется. За проповедником присматривать до утра; раз он был взят без оружия, его придется подвергнуть небольшому допросу. Или отправим-ка его лучше в Тайный совет, пусть они возьмут на себя хотя бы малую толику этой отвратительной черной работы. С мистером Мортоном обращаться учтиво, и смотри мне, чтобы люди как следует позаботились о конях.

Передай моему вестовому: пусть промоет уксусом плечо

Дикарю – седло натерло ему небольшую ссадину.

Все эти столь различные приказания – о жизни и смерти, об охране пленных, о том, чтобы промыть плечо у коня, – были отданы одним и тем же бесстрастным и ровным голосом, причем ни одна интонация не указывала, какое из этих распоряжений сам говорящий рассматривает как наиболее важное.

Камеронцам, еще так недавно жаждавшим совершить казнь над своим пленником, теперь самим предстояло подвергнуться ей. Казалось, они были готовы к немедленной смерти; во всяком случае, ни один из них не обнаружил ни малейших признаков страха, когда им было приказано выйти из комнаты, чтобы тотчас же умереть. В

эту роковую минуту их поддерживало присущее им суровое воодушевление, и они молча, не дрогнув, вышли. Лишь один из них, переступая порог, посмотрел Клеверхаузу прямо в глаза и произнес глухим, твердым голосом: «Злодеяние отметится насильнику», на что Грэм ответил презрительной усмешкой.

Едва пленные покинули комнату, как Клеверхауз сел за наскоро приготовленный для него ужин и, пригласив

Мортона последовать его примеру, заметил, что для них обоих день выдался достаточно хлопотный. Мортон отказался от пищи; внезапная перемена обстоятельств, переход от края могилы к надеждам на жизнь потрясли его до такой степени, что он чувствовал себя совершенно разбитым.

Однако он испытывал жгучую жажду и признался, что ему хочется пить.