Он услышал звук пощёчины. Решил, что надо войти.

«Племянница» металась по комнате – волосы растрё-

паны, кофточка расстёгнута. Гога сидел на диване, размазывал по лицу слезы.

– А, это ты, Эдуард? Ты все знаешь? Все?

– Знаю. Якушеву пришлось вмешаться. «Товарищи» из милиции проявили неуместное рвение. Ведь ты же дал слово, Гога?

– Подлец! И это офицер гвардии! Преображенец!

– Машенька, Мария… Эдуард, скажи ей… Ну так вышло. Работаешь в этой мастерской, продрог, устал, проголодался. Решил зайти в шашлычную, выпил, захмелел…

Подвернулся какой-то…

– Врёшь! К девке привязался! Он думает, я ревную!

Мне плевать, но рисковать делом, ради которого мы здесь!

За это убить мало! Уйди с глаз моих! Уберите его к черту!

– Иди, – сказал Стауниц, открывая дверь. – Посиди на кухне. Мы обсудим, как теперь быть.

Радкевич ушёл на кухню, пугливо оглядываясь на Захарченко.

– Ну, успокойся. Надо серьёзно обсудить ситуацию. В

милиции составлен акт, у него не хватило ума дать липовый адрес.

– Идиот!

– Надо отправить его из Москвы. И тебе тоже надо уезжать. Куда? Мы потом решим. Хорошо, что мы вовремя хватились.

– И все из-за этого скота! Нет людей, нет людей… Вот только ты, ты, Эдуард!

– Этого дурака отправим вечером в Минск.

Стауниц вышел на кухню и увидел Радкевича. Тот сидел на табуретке, шмыгая носом.