Выйдя из тюрьмы, измученный волнениями этих дней, Мишка зашел в первую попавшуюся закусочную. Ему очень хотелось есть.

– Зашел я в эту забегаловку, – рассказывал Мишка. –

Народу тьма. Все столики заняты. Дым столбом стоит.

Пьяных – хоть пруд пруди. Стал я приглядываться, где бы пристроиться, вдруг кто-то кричит:

– Эй, кореш, давай к нам!.. Потеснимся, коль опять встретиться довелось!

Подошел я поближе, гляжу, сидит один парень, с которым я в заключении был. Ну, конечно, обрадовался –

как-никак человек свой. Сидел он за грабеж, но в заключении работал исправно и вроде исправился. С этим парнем теперь за столиком еще двое сидели, но тех я не знал.

Мишка вздохнул, закурил папиросу, затянулся и продолжал:

– Ну, выпили, как положено, за встречу. И стали балакать, как дальше жить, куда податься, как на работу устроиться. Я рассказал про свои приключения в дороге и про того следователя, который меня освободил. Туфонов была его фамилия. Ну, конечно, выпили за его здоровье –

все-таки хороший человек. А потом один из дружков и говорит со смешком:

«Ты, кореш, за нас пострадал. В вагоне того пассажира мы пощекотали – чемодан у него увели. И на первой остановке смылись. Но уж раз тебе за нас посидеть пришлось, ставим литр за твое здоровье и невинное страдание.. »

Поставили. Я тоже решил в долгу не оставаться – еще пол-литра заказал. Что дальше было – хрен его знает!. Но только очнулся я уже в милиции – взяли всю нашу компашку за покушение на ограбление ларька.. С поличным взяли.. Опять десятку влепили. И вернулся я снова в знакомые места. Майор, который меня освобождал, только головой покачал. «Не думал, – говорит, – что так скоро, Манзырев, мы опять встретимся. Не зря говорит народ: черного кобеля не отмоешь добела.. »

Но и на этот раз, уже привыкнув к жизни заключенного, Мишка еще окончательно не отчаялся. Он снова начал старательно работать. Потом началась война, Мишка, как и многие заключенные, стал проситься, чтобы его отправили на фронт.

К сожалению, ему было отказано. И он продолжал отбывать наказание.

Разговор наш затянулся. Мишка рассказывал о своей судьбе охотно, не обходя теневых сторон и ничего не скрывая.

Когда он подошел к тому, о чем я мельком уже знал от

Булаева, в кабинет вошла секретарша и протянула мне записку. Оказывается, пока я беседовал с Мишкой, на прием явился какой-то мне неизвестный доцент Прохоров, который уже полчаса ждет и нервничает, так как у него неотложные дела в институте, где он преподает. На прием он записался заранее.

Но разговор с Мишкой был еще далеко не кончен. Мне не хотелось его прерывать, так как Мишка с каждой минутой чувствовал себя все свободнее, и ему, судя по всему, необходимо было «выговориться». Такие натуры испытывают жгучую потребность выплеснуть все, что накопилось, в душевной беседе с человеком, которому они доверяют. И