Кэтрин стояла, объятая ужасом, и не в силах была ответить человеку, с отчаяния готовому на все. Ее избавил от ответа подоспевший Двайнинг. Он заговорил все с тою же приниженной угодливостью, какая всегда отличала его повадку, и с неизменным своим сдавленным смешком, который превращал эту угодливость в притворство:

– Я вас обижу, благородный господин, подступив к вашей милости, когда вы заняты беседой с прелестной девицей. Но мне нужно задать вам один пустяковый вопрос.

– Говори, мучитель! – сказал Рэморни. – Злая новость, даже когда она грозит бедой тебе самому, для тебя удовольствие – лишь бы несла она горе и другим.

– Гм! Хе-хе!. Я только хотел спросить, намерен ли храбрый рыцарь доблестно защищать замок одной рукой…

покорнейше прошу извинить меня… я хотел сказать – в одиночку. Вопрос вполне уместен, потому что я – плохая подмога, разве что вы уговорите осаждающих принять лекарство – хе-хе-хе! – а Бонтрон так пьян, как только можно опьянеть от эля с водкой. Во всем гарнизоне только мы трое – вы, он да я – согласны оказать сопротивление.

– А остальные? Не желают драться, собаки?! – вскричал

Рэморни.

– Я в жизни не видел, чтобы люди были так мало расположены к драке, – ответил Двайнинг, – никогда в жизни.

Но вот идет сюда удалая парочка. Venit extrema dies83, хе-хе-хе!

Подошел Ивиот со своим приятелем Банклом, и взгляд

83 Настал последний день (лат.)

их был решителен и мрачен. Так смотрит человек, когда он приготовился восстать против власти, пред которой долго склонялся.

– Что такое? – сказал Рэморни, шагнув им навстречу. –

Почему вы бросили посты?.. Почему ты ушел из барбакана, Ивиот?.. А вы, прочие, разве вам не поручено присматривать за мангонелами?

– Мы пришли сказать вам кое-что, сэр Джон Рэморни, –

ответил Ивиот. – В этом споре мы биться не будем.

– Как! Мои оруженосцы командуют мной? – вскричал

Рэморни.

– Мы были вашими оруженосцами и пажами, милорд, покуда вы были конюшим герцога Ротсея. Идет молва, что герцога нет в живых. Мы хотим знать правду.