Брауна, или Бертрама, как нам теперь надо его называть, видела его в ту минуту, когда он встретился с Хейзлвудом,

и ни одним словом об этом не обмолвилась; она допустила даже, чтобы его потом разыскивали повсюду как человека подозрительного и как убийцу.

Джулия, которая и так еле-еле собралась с духом, чтобы выслушать отца, была теперь совершенно не в силах владеть собой; она невнятно пробормотала, что не узнала в этот момент Брауна, но, убедившись, что отец ей не верит, опустила голову и замолчала.

– Так ты молчишь? Хорошо, Джулия, – продолжал полковник серьезно, но в то же время ласково. – А разве это был единственный раз, когда ты видела Брауна после его возвращения из Индии? Ты опять молчишь. В таком случае мне, естественно, остается только предположить, что это было не в первый раз? Опять молчание. Джулия Мэннеринг, будьте добры, отвечайте отцу! Кто это подъезжал к вашему окну и разговаривал с вами, когда вы жили в

Мервин-холле? Джулия, я приказываю тебе, я прошу тебя, будь откровенна.

Мисс Мэннеринг подняла голову.

– Я была, да, наверно, я и сейчас еще безрассудна; мне еще тяжелее оттого, что я должна при вас встречаться с человеком, который был хоть и не единственной причиной, но, во всяком случае, участником этого безрассудства.

Тут она замолчала.

– Так значит, это он распевал серенады в Мервин-холле?

Тон, которым были сказаны эти слова, придал Джулии больше смелости.

– Да, это был он, но я потом часто думала, что, если я и была не права, у меня все же есть кое-какое оправдание.

– Что же это за оправдание? – спросил полковник быстро и довольно резко.

– Мне трудно говорить об этом, отец, но.. – Тут она открыла маленькую шкатулку и протянула ему несколько писем. – Прочтите эти письма, чтобы знать, с чего началась наша привязанность и кто одобрял ее.

Мэннеринг взял из ее рук пачку писем и подошел к окну; гордость не позволила ему уйти с ними куда-нибудь подальше. С волнением и тревогой он пробежал несколько строк, и тут же на помощь ему пришел его стоицизм300 –

философия, которая корнями уходит в гордыню, но зато в плодах своих нередко несет людям добро. Обуздав, как только мог, поток нахлынувших чувств, он повернулся к дочери.

– Да, это верно, Джулия. Насколько я могу судить, эти письма подтверждают, что одному из своих родителей ты, во всяком случае, повиновалась. Последуем же шотландской пословице, которую еще недавно приводил Домини:

«Что было – было, а наперед играй без обмана». Я никогда не стану упрекать тебя в том, что ты не была откровенна со мной. . Только суди о будущих моих намерениях по моим поступкам, а на них тебе жаловаться ни разу не приходилось. Оставь у себя эти письма. Они были написаны не для меня, и больше того, что я прочел сейчас по твоему желанию и чтобы оправдать тебя, я читать не стану. Будем же друзьями! Нет, лучше скажи, ты меня поняла?