– Вам что-нибудь известно о дальнейшей судьбе вашей жены? – спросил я.

Он смутился.

– Боюсь, вы будете дурно обо мне думать, – сказал он.

– Вы помирились? – спросил я.

– Нет, сэр, настолько-то я себя уважаю, – ответил он. –

И, во всяком случае, она сама этого не пожелала бы. Кажется, она питает ко мне глубокую неприязнь, хотя я всегда старался быть хорошим мужем.

– Так, значит, вы все-таки поддерживаете с ней какие-то отношения? – спросил я.

– Судите сами, мистер Додд, – ответил он, – в нашем мире жить нелегко, я это знаю по своему опыту, но насколько же труднее приходится женщине! Пусть она даже сама виновата в своей судьбе.

– Короче говоря, вы даете ей деньги? – спросил я.

– Не могу отрицать. Я помогаю ей по мере сил, – признался он. – Это камень на моей шее. Но я думаю, что она благодарна мне. Вот судите сами.

Он достал письмо, написанное корявым, малограмотным почерком, однако на прекрасной розовой бумаге с монограммой. Оно показалось мне глупым и, если не считать нескольких приторно льстивых фраз, бессердечным и корыстным.

Жена Бэллерса писала, что долго болела (чему я не поверил); утверждала, что все присланные деньги пришлось уплатить по счету доктора (вместо «доктора» я взял на себя смелость подставить слова «портнихи» и «виноторговца»), и просила прибавки (которой я от всей души пожелал ей не получить).

– По моему, она искренне мне благодарна? – спросил он с каким-то страхом, когда я вернул ему письмо.

– Да, кажется, – ответил я. – А вы обязаны ей помогать?

– О, нет, сэр, что вы! Я развелся с ней, – объяснил он. –

В подобных вопросах я очень щепетилен и развелся с ней немедленно же.

– А какую жизнь она ведет сейчас? – осведомился я.

– Не стану вводить вас в заблуждение, мистер Додд, я не знаю. Я не желаю ничего знать. Так, по-моему, более достойно. Меня весьма сурово порицали, – закончил он со вздохом.

Как вы, вероятно, замечаете, у меня завязалась бесславная дружба с человеком, чьи планы я собирался разрушить. Меня по рукам и по ногам связали жалость к нему, восхищение, с которым он ко мне относился, и то искреннее удовольствие, которое доставляло ему мое общество.

Честность заставляет меня признаться, что известную роль сыграл мой собственный, не всегда уместный интерес ко всем сторонам жизни и человеческого характера.