Несмотря на это, стремительная поездка обошлась без происшествий. Они проскочили мимо нескольких грузовиков, а в двух милях от города встретили отряд из двадцати солдат, построенных в колонну по два. Лука притормозил. Было бы в высшей степени подозрительным увеличивать скорость, угрожая жизни шагавших немцев.

Поэтому Лука включил мощные фары, ослепившие солдат, и громко засигналил. А Меллори, высунувшись из окна кабинки, обругал их на безупречном немецком языке, приказав убираться с дороги к чертям собачьим. Немцы так и сделали, а унтер-офицер приветствовал машину вытянутой вверх рукой.

Сразу после этой встречи они проехали обнесенные высокими заборами огороды, проскочили мимо полуразвалившейся византийской церковки и беленой стены православного монастыря, которые так нелепо соседствовали через дорогу, и сразу оказались в нижней части старого города. Узкие, кривые, плохо освещенные улочки были всего на несколько дюймов шире их машины. Мощенные крупным булыжником, они горбились как старики. Лука направил автомобиль в переулок за аркой по очень крутой дороге, резко затормозил. Они с Меллори осмотрели темную улочку, совершенно безлюдную, хотя до комендантского часа оставалось целых шестьдесят минут. Ступеньки без перил вели вдоль стены.

Неверно державшийся на ногах Панаис повел их вверх по ступенькам, огороженным наверху красивой решеткой, провел через дом, потом по ступенькам куда-то вниз, вывел через темный двор и остановился возле старинного дома.

Автомобиль Лука отвел до того, как они проделали в темноте это путешествие по бесконечным ступеням. Меллори спохватился: Лука не сказал ему, как он решил поступить с машиной.

Глядя в разбитое окно, Меллори от всей души желал, чтобы с маленьким греком ничего не случилось. Лука отлично ориентируется в лабиринте улиц. Он сделал для них так много и сколько еще может сделать! Меллори испытывал чувство глубокой симпатии к Луке. За его неизменную веселость, за неистощимую энергию, за умение быть нужным и за полную самоотреченность. У Меллори теплело сердце, когда он вспоминал маленького обаятельного грека. «О Панаисе этого сказать нельзя», – сердито подумал Меллори. И сразу пожалел об этом: Панаис был Панаисом – требовать от него иного бессмысленно. Он делал для группы ничуть не меньше, чем Лука. Но, нужно сознаться, человечности и теплоты Луки мрачному греку явно недоставало.

Недоставало Панаису и быстрой сообразительности

Луки, расчетливо умеющего в любом случае ухватиться за малейшую возможность. В этом умении Лука достиг подлинной виртуозности. «Вот и сейчас. . именно Лука подал идею занять этот старый, заброшенный дом», – подумал