Навстречу им никто не появился, кроме их собственных длинных теней, начерченных на берегу луной, теней, которые потрясали дубинами и размахивали копьями, грозя своим невидимым врагам.

Молчаливые леса стояли неподвижно, риф за лагуной шептал все одну и ту же весть; ветерок, шевеливший листвой, вдруг ослабел и замер. Под страшной угрозой Таори все, казалось, здесь притаилось и молчало, пока воины не схватили большую раковину Ламбои и не протрубили в нее сигнал войны.

Ревущее, переливающееся эхо отозвалось с берега, с вершины горы из леса, — больше не раздалось ни звука, но эхо было принято суеверными воинами за ответ духов…

В этот вечер Дика охватил крепкий сон. Обычно он редко видел что-либо во сне, когда же это случалось, сны его всегда имели определенное происхождение: это было какое-нибудь сильное впечатление или огорчение, испытанное в течение дня.

Он или пытался зажечь во сне костер, который не хотел разгораться, или лодка, на которой он плыл, давала течь и погружалась в воду под его тяжестью, или отправлялся за бананами, а деревья, на которых они росли, внезапно исчезали. Все сны Дика бывали в этом роде. До этой ночи Катафа никогда не фигурировала в них. Теперь же, в эту ночь, он увидел себя бежавшим за ней с копьем в руке. Он уже почти догнал девушку, но она бросилась в лагуну, обратилась в рыбу и исчезла мгновенно, как серебряная молния.

Тут Дик сразу проснулся, — его слух поразил какой-то непонятный грозный звук — звук большой военной раковины Ламбои. Дик знал все звуки своего мирка, но в пробудившем его звуке было что-то новое, неведомое и враждебное, и он несся с восточного берега, того берега, который вел в неведомый океан.

Звук, наконец, прекратился. Эхо тоже замерло, и ночь снова вернулась к своему глубокому молчанию. Дик, все еще неподвижный, слышал, как риф заговорил первыми волнами отлива, как упал на крышу листик, услышал таинственный шорох краба-разбойника с правой стороны, у стены дома. Затем, встав, он вышел на лунный свет, двигаясь так же бесшумно, как его собственная тень.

У стены дома стояло копье для рыбной ловли. Юноша взял его и стал красться вдоль опушки леса, прислушиваясь, останавливаясь время от времени. Нигде — ничего! Он перевел взгляд на лагуну. Тихое зеркало вод лежало, гладкое и спокойное, отражая в себе мерцающие звезды.

Весь остров как бы говорил: «Здесь нет ничего, кроме того, что ты всегда знал; этот голос был, вероятно, голосом какого-нибудь морского животного, которое приплыло сюда, как та большая рыба, и снова исчезло».

Однако Дик продолжал тревожно прислушиваться.