Она взглянула вверх на птичек, весело чирикавших и усердно мастеривших себе гнездо, не обращая никакого внимания на ужасную битву, только что пронесшуюся мимо них. Затем она посмотрела на все еще мутную воду заливчика и, наконец, перевела взгляд на отдаленный риф и расстилающееся за ним море и увидела Дика. И снова послышался ей его голос, взывающий к ней о помощи.

Бесшумно, как лунатик, прошла она вдоль берега лагуны к высоким пальмам, ничего не видя, двигаясь инстинктивно, глубоко потрясенная всем происшедшим. Она подошла к большому дереву, обвила его руками, точно это было живое существо, прижалась щекой к его гладкой, нагретой солнцем коре, — и только тогда глубокое умиротворение сошло в ее измученную душу.

Дик услышал первый шум битвы из леса. Выбежав из чащи деревьев, он бросился к берегу лагуны; волнение, вызванное в нем свирепым боем, и страх, что привязанная у берега шлюпка может получить повреждение, отвлекали его мысли от всего остального, и он даже не заметил Катафы, мимо которой пробежал.

Когда кашалот скрылся за мысом, юноша последовал за ним, несясь через лес, громко крича. Сквозь нависшие над водой ветви он мог рассмотреть полосу пены, тянувшуюся вслед за сражавшимися, и длинную линию хищных морских птиц.

Натыкаясь на деревья и путаясь ногами в поросли, Дик бежал, пока не достиг росшей вблизи берега банановой рощи. Здесь он остановился и стал наблюдать, как еле живой кашалот двигался на поверхности воды по большому кругу.

Затем на глазах у Дика умиравший кашалот мало-помалу стал развивать все большую скорость, все выше и выше приподнимаясь над водой; акулы на мгновение отодвинулись подальше, и дюжина темных плавников прорезала поверхность воды. Птицы, внезапно смолкшие, закружились над кашалотом, точно волны дыма.

Дик наблюдал, не шевелясь, пока быстрота морского гиганта вдруг не уменьшилась и он не принял вид медленно движущегося, перевернувшегося вверх дном, судна; тогда акулы окружили его, и птицы спустились на труп.

Когда юноша вернулся домой, Катафы нигде не было видно. Он не стал беспокоиться о ней, — он был слишком полон всем, только что виденным им. Поужинав, он лег спать.

Катафа, забравшаяся, не поужинав, в свою беседку, лежала, смотря на звезды, мерцавшие сквозь листву, и долго не могла уснуть; она видела, как юноша вернулся, сварил себе ужин и скрылся в дом. Он и не подумал позвать ее…

Теперь, после исчезновения Кернея, когда они перестали быть сообщниками, он никогда не звал ее, если не нуждался в ней для какой-нибудь работы: для приготовления пищи, для переноски его рыболовных принадлежностей, для управления лодкой.