Солдаты засмеялись и постучали прикладами по забору, как бы для усугубления смятения. Адамс заметил, что больше всего казались испуганными молодые женщины и девушки. Он не понял причины; он не мог даже догадаться о ней. Как честный человек, верящий в начало добра, он не мог угадать истину. Он ничего не знал о причине овладевшего женщинами ужаса и с отвращением смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену, не понимая, в чем дело. Эти грязные, скотоподобные существа внушали ему такое отвращение, что он и не задумался над тем, что они скучены здесь, как свиньи в хлеву, что в родной своей деревне, на воле, они могут быть чище и менее отвратительны. До его слуха не доходил скорбный вопль «негров Конго», из всех народов Земли наиболее жалкого, наиболее обиженного, наиболее страждущего, наиболее безответного. Он не знал, что видит один из грязных актов той большой драмы, которую более просвещенный мир с ужасом прочтет через сто лет.
Они отвернулись от унизительного зрелища и отправились в дом Верхарена обедать.
VIII. ГОЛОС ЛЕСОВ КОНГО
VIII. ГОЛОС ЛЕСОВ КОНГО
Экспедиция пустилась в путь на другое утро, перед самым рассветом.
Впереди шли Берселиус, Адамс, оруженосцы и Феликс; на некотором расстоянии за ними следовали носильщики с багажом, под надзором полдюжины правительственных солдат, специально для этого нанятых.
Не успели они пройти одну милю, как солнце уже ярко сияло, на деревьях громко перекликались птицы, а со стороны согнутых под тяжелым грузом носильщиков доносилось жужжание, как из встревоженного улья. Ничто не может помешать этим людям болтать и щебетать, когда встает солнце; можете колотить их, обременять непосильными тяжестями — вы ничем не искорените древнего инстинкта птиц и животных.
Сперва дорога пролегала маниоковыми полями и между групп пальм, но вдруг, словно нырнув под зеленую завесу или в зеленую волну, они вступили в лес.
Ночная прохлада рассеивалась, большая зеленая чаша, изукрашенная фантастическими фестонами побегов, впивала солнце миллионами уст; слышался шорох и треск ветвей, выпрямляющихся и воздыхающих к небу после долгой, влажной, холодной ночи. Тропический лес на рассвете простирает объятия к солнцу, словно стремясь обнять его, и вся кишащая в нем жизнь одновременно подает голос. Стаи разноцветных и необычных птиц поднимаются с дымящейся листвы, как облачко паров, и жужжание тысячи насекомых встает из звучной глубины, как голос брожения жизни.
Река отстояла в нескольких милях налево, и с нее слабо доносился заглушенный деревьями резкий свисток речного парохода, как бы «прости» цивилизации.