В отряде появились первые тяжелораненые, для которых соорудили просторную мазанку по соседству с юртой Мерген-ага. Теперь за ранеными ухаживали не только Герта и Марина, но и Акча и Набат, ходившая на сносях.

Таганов распорядился отрыть траншеи, чтобы соединить ближайший колодец с лазаретом и командирской землянкой, в которой он жил вместе со Стерлиговым. «И зачем вам это нужно, Таганов?» — посмеивался Стерлигов. «Не помешает», — в тон ему отвечал Таганов и повторял любимую стерлиговскую поговорку: «Береженого бог бережет».

Временами Таганова охватывало смутное чувство тревоги: почему Эшши-хан, всегда дерзкий и агрессивный, теперь избегал встреч с его отрядом? Правда, по кочевьям прошел слух, будто Эшши-хан со своими людьми ушел в район Кизыл-Арвата и собирается активно действовать в округе этой узловой железнодорожной станции. Таганов не верил тому: как хищник сторонится человеческого жилья, так и Эшши-хан должен избегать Кизыл-Арвата, где железнодорожные рабочие уже не раз давали отпор басмаческим бандитам. Неспроста вел себя так курбаши, видать, замыслил какую-то пакость.

Однажды в полночь лагерь проснулся от выстрелов. Таганов прислушался — стреляли из охотничьего хырлы, старинного туркменского ружья. Выстрелы раздавались не за постами, выставленными для охраны лагеря на подступах к урочищу, а где-то совсем рядом.

Аждар, умный и чуткий волкодав, так и увязавшийся за Тагановым еще с самого Ильялы, вел себя спокойно, обычно он злобно облаивал басмачей, чуя их издалека. На этот раз он мирно подремывал неподалеку от коновязи, охраняя командирских коней. Только Стерлигов, вскочив с постели, в нижнем белье, сунув сапоги на босу ногу, выбежал из землянки, абсолютно не реагируя на оклики Таганова, и не своим голосом завопил:

— Дежурный! Ко мне!.. Тревога! Отряд — в ружье!

Таганов, видя строившийся отряд, почему-то бросился к землянке Бегматовых и, чуть не столкнувшись с Мариной в дверях, заторопил ее, привел к юрте Мерген-ага. Вскоре появилась с чемоданчиком и Герта.

Из-за войлочных стен раздавались вздохи, стенания, прерываемые изредка душераздирающим криком. Это мучилась Набат, которая не могла разрешиться ребенком. И выстрелы из дедовского ружья были связаны с ней. При родах, чтобы облегчить страдания роженицы и уберечь новорожденного от чар злого духа, носящего страшное имя Ал, туркмены стреляют из ружья.

Марина с Гертой решительно шагнули в юрту и в полутусклом мерцании лампады увидели Набат, подвешенную к верхней части решетчатой стенки юрты; на полу сидела древняя бабка-знахарка, страшная, с непокрытой седой головой; брызгая слюной, она шептала заговор от злого духа. Измученная роженица, уже обессилев, перестала стонать, лишь судорожно вздрагивала от нечеловеческих болей.