— Вижу, и тебе весело, и мне тоже, — сказал Сахаров. — Думай, что хочешь, обо мне, но я пока доволен тем, что ты здесь, в Дабендорфе, потому что это моя заслуга!

«Ох, как же ты низко пал, капитан Русанов! Даже этот пигмей Сахаров кичится тем, что ты оказался в Дабендорфе! — с болью подумал Александр. — Но ведь Колеса, Пустельников и Кондратьев в Лютцене настаивали на том, чтобы я продолжал войну с фашизмом и власовцами в их логове…»

— Что вздыхаешь? — спросил Сахаров, почувствовав волнение Русанова.

— Все о доме думаю.

— Что о нем думать! Наш дом теперь здесь. В воскресенье примешь присягу, и мы хорошенько выпьем по этому поводу! — подморгнул Сахаров. — Я ставлю бутылку. Договорились?..

…В воскресенье курсанты принимали присягу на верность Власову и фашистской Германии.

Торжественная церемония сопровождалась песней власовцев, написанной кем-то на мотив комсомольской песни тридцатых годов.

Начальник школы пригласил Русанова в свой кабинет.

Здесь уже были майор Сахаров и Зыков. Они весело о чем-то говорили, время от времени бросая взгляды на стол в углу комнаты, где стояли бутылки коньяка и закуска.

— Я думаю, что вам удобнее будет принять присягу здесь, а не в общем бараке, — сказал начальник школы.

— Мне все равно, — махнул рукой Александр.

— Я рад присутствовать при этих исторических в вашей жизни минутах, — начальник школы протянул Русанову текст присяги. — Прочитайте и поставьте подпись.

Стоит ему подписать эту бумагу, и он будет офицером, приближенным к самому Власову. Вот если бы об этой возможности знали по ту сторону фронта! Они бы непременно сказали: «Иди, втирайся в доверие и разваливай власовские формирования, а при случае покончи и с самим генералом-предателем. Иди, Русанов! Бороться на войне надо всюду, на всех рубежах».

Александр читал присягу, губы его дрожали. Боль за себя и за свою судьбу сдавила душу.

— Ну, — не выдержал Сахаров.

— Торопись, капитан! — подморгнул Зыков, кивнув на накрытый стол.

Как же ему вести себя в этой ситуации? А посоветоваться не с кем. Александр понимал: находясь среди власовцев, он может натворить немало вреда фашистам. Но… Удастся ли осуществить задуманное? А если нет? Поверят ли дома, что он принимал присягу не ради спасения своей жизни, а ради борьбы с врагом? Едва ли. Нет, лучше погибнуть сейчас, здесь. Как сказал генерал Карбышев: «Придется умереть — умру как солдат. Я — коммунист!..»

Оторвав наконец глаза от текста присяги, Русанов сказал:

— Почему вы решили, что я подпишу ее? Молчите? У вас один козырь — Русанова считают предателем и врагом народа по ту сторону фронта! Пусть считают. Но вы просчитались. Русанов не из тех, чтобы мстить своим изменой! — он разорвал текст присяги. — Я принимал присягу только один раз. Эта присяга на верность Красной Армии, на верность моей Родине! Я не отступлю от нее, даже если сейчас мне придется умереть. Так что…