Вот и ломаешь себе голову, стараешься самый тесный контакт с солдатами поддерживать, чтобы понимать прежде всего, чем живет молодежь, о чем мечтает, и, соответственно, свою работу на ту же волну настраивать.

Полнее всего такого контакта достигаешь в ходе доверительного разговора — один на один, главным же образом во время подведения итогов политподготовки личного состава. Тут сразу все проверяешь — и бойцов, и командиров, которые непосредственно с ними работу ведут. Недаром они все на проверке так и вьются — и подсядут к солдатам и сержантам, которые отвечать готовятся, и нужную работу найти помогут, даже нужную страницу, и успокоят, и ободрят — любо-дорого смотреть.

Поверите ли: я каждый раз буквально любуюсь этой картиной солдатских зачетов, возможной только в нашей, социалистической армии; как-то удивительно ощущаешь в эти минуты спаянность людей, их единство в чем-то главном, хоть на них и разные знаки различия. И пропорции всегда прямые: застава, которая дружно проверку политических знаний проходит, и свое основное дело так же дружно, твердо и четко выполнит.

Конечно, опрос ведешь по-разному. Старослужащих уже знаешь, им только вопросы по теме, или, если у кого были взыскания, то лишний раз разбередишь ранку, заставишь признать, что был не прав. С новичками — знакомиться надо. Ты для них пока чужой дядя. Любым способом пытаешься заставить такого парня разговориться, быть искренним с тобой.

Недавно вот попался мне один такой — первый раз в дозор сходил.

— Страшно было? — спрашиваю я его.

Стоит юноша, мнется. Ну как перед товарищами, которые, улыбаясь, ждут ответа, признаться в таком непростительном для мужчины грехе? Но и врать тоже не хочется.

— Не-нет, — все-таки тянет он, и тут же поправляется: — Никак нет, товарищ майор!

А я не отстаю.

— Неужто совсем? Ни капельки?

Солдат снова в смятении.

— Да… Нет… — едва слышно выдавливает он из себя.

— Ишь, храбрец какой! — восхищаюсь я. — А вот мне поначалу частенько страшно бывало. Правда, мы-то еще в одиночку в дозор хаживали, зато такого страха натерпишься… Вдвоем вам куда веселее. Значит, говоришь, совсем-совсем не боялся?

— Ну, разве что немножко, — признается наконец солдат и улыбается.

— Вот видишь, — облегченно вздыхаю я, — тут уж никуда не денешься…

И он доволен собой, и я доволен: еще один впервые встреченный мною в жизни человек был со мной до конца откровенен. Теперь у меня есть надежда на то, что и в более серьезном случае он тоже не скажет мне неправду.

А сколько таких ребят пройдет за… ну, скажем, за двадцать лет непрерывной службы? А сколько раз приходится идти дальше и заново перекраивать и переделывать то, что успела напортить не слишком далекая семья солдата или слишком равнодушная школа?