— Как же ты назвал ее?

— «Тан Юлдуз».

— Что это означает?

— «Утренняя звезда». Самый красивый…

— У Закира — Полумесяц. Вы как сговорились.

— Полумесяцем он и раньше был, — возразил Казиев. — Откуда-то с родины Рахима привезли: карабаир.

— Из Монголии тоже хорошие лошадки, хотя и мелковатые, но выносливые. Одно плохо — кусаются, шельмы…

— Не подходи к чужой, не укусит…

Разговор происходил в тихий послеобеденный час. Жалели, нет Ивана Касюди — ранило беднягу, увезли в глубокий тыл.

Арсентий Стринжа (тот, что «замещал» командующего, сидя в его «виллисе» под Раздельной) вынес из землянки большой туристский рюкзак и положил его в самый круг беседующих солдат.

— Ты что?

— Трофеи? А?..

— Крупнокалиберный вещмешок товарища Митюхина, — ответил Арсентий.

— Знаю, — подтвердил чей-то низкий голос. — Он его в каптерке возит. С ездовым сговор имеет.

Стринжа внес предложение: опорожнить рюкзак, сделать опись трофеям и устроить над Митюхиным солдатский суд. Кое-кто возражал, мол, неприкосновенность и так далее, но большинство решило: судить по-братски, по-свойски, но беспощадно. Тотчас был вызван писарь Зайцев, сделана длиннейшая опись. Назначили «суд», «прокурора», «защитника», «эксперта по трофеям», «стражу» и даже «судисполнителя».

Разбудили Митюхина, спавшего в сене, привели, посадили в круг.

Суд начался. Гриша произнес гневную обвинительную речь. Митюхин покорно сидел на охапке соломы: куда попрешь против воли солдат?

— Граждане судьи! — говорил Микитенко. — Вы посмотрите на эту жадную личность! (он имел в виду лицо обвиняемого). Ведь она больше макитры! А пузо!.. Разве ж это казак?

На мясистом круглом лице Митюхина выступили капли пота, хотя было прохладно.

— Граждане судьи! — говорил трагическим полушепотом «защитник» Стринжа, — вы посмотрите на эти невинные младенческие глаза… И, уходя в вашу совещательную комнату, не забудьте, что лошадь — и та спотыкается…