– И все это оттого, что Монтестрюк ее обожает?

– Да, оттого, что он ее обожает.

Принцесса сказала это таким нежным и печальным голосом, с такой жгучей горестью и с такой покорностью судьбе, что маркиз был тронут до глубины души.

Она заметила это по его глазам и, улыбаясь, как мученик, которого коснулся огонь костра и который устремил взоры к небу, она продолжала:

– Не жалейте обо мне. В этой беспредельной преданности, из которой состоит теперь вся жизнь моя, есть тайная прелесть, какой я прежде и не подозревала. В мыслях нет больше ни малейшего эгоизма… дышишь, действуешь, надеешься – все для другого… Очищаешься душой в этом жертвенном огне, делаешься лучше… Это, может быть, и не то, о чем я мечтала, но это несравненно выше! На Востоке, говорят, вдовы приносят себя в жертву, чтоб не пережить любимого мужа… Почему же христианке не принести в жертву любви своей счастью любимого человека? Неужели разбить свое сердце трудней, чем сжечь тело? У меня хватит на это храбрости и, может быть, мне многое простится в последний час за то, что я много любила.

Маркиз утирал слезы украдкой.

– Чёрт знает, что такое! вот уже я плачу, как ребенок! – сказал он.

Он взял обе руки принцессы и принялся целовать их одну за другой, потом вдруг вскричал гневно:

– И он не у ваших ног, язычник проклятый!

– Вы поедете со мной, я могу на вас рассчитывать, не правда ли? – спросила Леонора, уверенная теперь в победе.

– Всегда и во всем; еду, куда прикажете.

– Ну, так поскорей!.. Нельзя терять ни минуты!

Она сделала усилие и пошатнулась. Маркиз бросился поддержать ее.

– У вас сил не хватит, сказал он.

– О! хватит!.. Правда, я страшно измучилась… Все время вскачь, и по каким дорогам! Но ехать надо, и я поеду!

Карета все еще лежала на боку, а кругом толпился народ и, как водится, только рассуждал, а ничего не делал. Кто связывал веревку, кто вбивал гвоздь. С такими рабочими прошло бы несколько часов, пока можно было бы двинуться дальше.

– Бросим эту развалину и на коня! – сказала принцесса решительно.

– Да вы не удержитесь в седле!

– А вот увидите!

В ближайшей деревне нашлись лошади не только для принцессы Мамиани и для маркиза де Сент-Эллиса, но и для всех их людей. В таких случаях у маркиза было очень простое средство добиться толку: он являлся в одной руке с кошельком, а в другой – с хлыстом, и в подкрепление своих требований, говорил всего три слова: