А вот о доказанной причастности Сергея Юльевича к трагическим январским событиям нынешнего года умолчать было никак нельзя. В сейфе у Лаврова лежали официальные показания нескольких директоров Путиловского завода, свидетельствующие о том, что опальный министр финансов, воспользовавшись старыми связями и своим огромным авторитетом[148], имел прямое отношение к незаконному увольнению нескольких рабочих. А это, как известно, и послужило толчком для забастовки, приведшей Россию к Кровавому воскресению.

Весьма неприглядным было и поведение Витте (уже в должности председателя Комитета министров) в начале нынешнего января. Накануне страшного воскресенья у министра внутренних дел состоялось совещание по этому вопросу, на которое Сергей Юльевич, ссылаясь на отсутствие официального приглашения, не пошел. Вечером того же дня к нему пришла депутация общественных деятелей и писателей, убеждавших его предпринять какие-либо шаги, чтобы избежать завтрашней трагедии. В ответ на эту просьбу Витте заявил, что это дело его никак не касается, поскольку оно не входит в компетенцию председателя Комитета министров.

Зато после 9 января он стал во всем винить правительство, и в первую очередь Святополк-Мирского за его слабость и нераспорядительность. В беседе с сановниками и интервью западной прессе он не раз заявлял, что не имел никакого представления о готовящейся демонстрации, резко осуждал МВД и неоднократно произносил фразу: «Расстреливать безоружных людей, идущих к своему Царю с его портретами и образами – просто возмутительно!»

Лавров размышлял над растущей горой бумаг все две недели. Он помнил предвоенное противостояние Витте пресловутой «безобразовской» клике[149], его предупреждения о том, что столь явного попрания своих интересов Япония не потерпит. Что авантюра с лесными концессиями в Северной Корее чревата войной – и оказался в конечном итоге прав.

И основную причину нынешних народных волнений Витте видел в войне, и постоянно, прямо и косвенно, напоминал Николаю о своих давних предупреждениях, о том, что был прав, а его никто не слушал.

Всякий раз, натыкаясь в подготовленных для него тезисах на этот пункт противостояния императору великого реформатора, Лавров невольно морщился: ну кому же понравится подобное «тыканье носом», как неразумного щенка, в собственный грех? Витте постоянно убеждал царя немедленно заключить мир. Это говорило в пользу его как главы делегации России на переговорах. Но одновременно и настораживало Лаврова: у мира на Дальнем Востоке, по его разумению, все же была своя цена. Проиграв на полях сражений, за столом переговоров у России был шанс одержать дипломатическую победу. Но не захочет ли Витте и там сыграть свою игру?