– Хочешь, чтобы я повернулся спиной к битве? – с горечью спросил сын.
Он до сих пор чувствовал стыд за потерю столь многих воинов в подстроенной Скёллем засаде и искал случая снова утвердиться.
– Да, – ответил я резко. – Держись в задних рядах. Если я погибну, ты должен выжить. Если мы потерпим поражение, беги и проживи достаточно долго, чтобы увидеть своего сына лордом Беббанбургским.
Я прошел через множество битв. Стоял в «стене щитов» и слышал, как секиры врубаются в ивовые доски, как люди воют и кричат; слышал тот чавкающий звук, с которым клинок входит в плоть, те разрывающие сердце стоны, что издают взрослые мужчины, призывая мамочку. Я слышал хриплое дыхание умирающих и плач живых. И во всех этих битвах я участвовал ради одной, самой главной вещи – чтобы взять и сохранить Беббанбург.
Поэтому мой сын обязан был остаться в живых.
Сильными были враги, голодны их клинки. И крепки их стены, сулящие гибель любому, Кто приступить к ним отважится. Но поднялся Сигтригр, В битве могучий, и воззвал к Отмерителю…– К Отмерителю? – спросил я у поэта.
– Отмеритель – Господь Бог, – пояснил тот. Это был молодой священник с перепачканными чернилами руками по имени отец Селвин, западный сакс, состоявший на службе у Хротверда, архиепископа Эофервикского. – Он отмеряет наши жизни.
– Мне казалось, что это делают норны, – проворчал я, и поп недоуменно посмотрел на меня. – Да и, кроме того, Сигтригр призвал на помощь Одина.
– Господин, но это ведь поэма, – робко возразил поэт.
– Ты там был?
– Нет, господин.
– Кто велел тебе сочинить поэму?
– Архиепископ.
Естественно, Хротверд хотел распространить идею о том, что крещение превратило Сигтригра из язычника в христианина. Руководило Хротвердом не стремление выдать желаемое за действительное, а скорее страстная ненависть архиепископа к войне. Вопреки вероломству скоттов, он до сих пор верил, что христианские народы могут жить в мире. Он хотел убедить саксов на юге, а возможно, и себя самого, что Сигтригр возглавляет христианское королевство. Прелат велел монахам изготовить несколько списков поэмы и отослал ее на юг с наказом читать вслух в церквях и усадьбах, но я подозреваю, что большинство этих списков пошло на подтирку задниц и растопку очагов.
Ночью мы не разжигали костров. На возвышенностях расставили часовых. Посреди той холодной ночи, проведенной в горной долине близ реки, мы с Финаном взобрались наверх и подошли к группке людей, под прикрытием большого валуна наблюдавших за западной стороной. Низкие облака разорвались, и на западе в ночном небе сияла звезда, а под ней мерцал в темноте огонек – слабый отблеск костра на далекой горе.